Николай Почивалин - Субботний вечер

- Каков человек, таков и порядок, - говорит Максим Прокофьевич, смахивая в ладонь какую-то крошку и уважительно разглаживая простенькую скатерть. - Вы вот, как есть, так и скатерку стелите. А мы как сядем первым делом она скатерку сдергивает. И так, говорит, слопаешь.

- Бережет, - старается смягчить Илья Акимович.

- Жадничает, - вздыхает Максим Прокофьевич. - А чего жадничает?

Анна Семеновна идет к самовару - разговор на эту тему она никогда не поддерживает.

Все так же, не торопя времени, мужики выпивают по второй, принимаются всесторонне обсуждать, кого нужно пригласить на предстоящую гулянку по поводу приезда новоиспеченного лейтенанта. Народу набирается порядочно, за тридцать с лишним душ, Анна Семеновна добавляет фамилии своих товарок по молочной ферме.

- Тридцать восемь, - уточняет Максим Прокофьевич. - Да еще, как водится, сами кто подойдут. Многовато.

- Ничего, уместимся, - беспечно машет Илья Акимович. - Да, а дружков-то его забыли?

- Дружков уж он сам пригласит, - останавливает Анна Семеновна. - Кого захочет, того и позовет.

- Это правильно, - тут же поддерживает ее Максим Прокофьевич. - Тут уж как Василий Ильич решит - его воля.

Василий Ильич - впервые сына так назвали. Илье Акимовичу приятно, он многозначительно взглядывает на жену - она, поняв, молча отвечает ему, опуская ресницы.

- Бежит, Максим, времечко, а? - нисколько не печалясь, говорит Илья Акимович. - Все Васька да Васька был, а теперь на тебе, пожалуйста, Василий Ильич!

- А как же иначе, - поддакивает Максим Прокофьевич. - Офицер. Нам с тобой, сержантам, тянуться еще перед ним.

- Двадцать лет как корова языком слизнула, - все так же не печалясь, качает головой Илья Акимович. - А двадцать лет!

- Да, двадцать лет...

Обтянутые твердой сухой кожей скулы Максима Прокофьевича краснеют.

- А помнишь, Илья, - спрашивает он, - как ты мне по уху дал?

- Что? - не сразу поняв, удивляется Илья Акимович и начинает хохотать. - Помню, Максим, ох помню! Ты и с копыт сразу!

- Что, что? - спрашивает Анна Семеновна, не допускающая и мысли, что между приятелями могло быть такое. - Когда это?

- Да так, - посмеивается Илья Акимович. - По пьяной лавочке как-то.

Максим Прокофьевич благодарно взглядывает на него и тут же протягивает Анне Семеновне свою тарелку.

- Картошечка уж больно хороша! Можно еще чуток?

Анна Семеновна накладывает картошку, пытливо поглядывает на мужчин и понимает, что оба они врут.

Они действительно наговорили на себя, сказав, что ссора произошла по пьяной лавочке. Ни у того, ни у другого ни в одном глазу не было. Илья Акимович вообще никогда не был пьяным, - от природы чистоплотный, он брезговал пьяницами; Максим же Прокофьевич напился один раз в жизни - у Ильи на свадьбе.

На другой день после свадьбы все это и случилось,

Илья по привычке поднялся рано, вышел ко двору.

Солнце еще не взошло, густой тяжелый от росы подорожник дымился головки хромовых сапог Ильи сразу же потемнели.

Вспомнив свое, приятное, он заулыбался, сладко, так, что хрустнуло в плечах, потянулся. И тут же увидел Максима. Тот стоял у своего дома, прислонившись к забору - как косой столб.

- Максим, закурить есть? - крикнул Илья. Он перешел через дорогу, засмеялся, увидев кислое лицо приятеля. - Ты что это квелый какой? Перебрал вчера? А я, видишь, как огурчик.

Максим молча подал кисет и сложенную по-солдатски, гармошкой, газету, деланно усмехнулся:

- Как с фронтовичкой? Сладко?..

В первую минуту Илья просто не понял намека - этого он мог ждать от кого угодно, только не от Максима, который сам еще недавно поглядывал на Анну и не позже, как вчера, гулял на их свадьбе.

Рыжеватые брови Ильи удивленно приподнялись, к щекам медленно прилила кровь. Не спеша переложив кисет в левую руку и прикусив губу, он ударил Максима; тот, стоявший в ленивой несобранной позе, упал как подкошенный.

- Ну? - выжидательно спросил Илья, не разжимая стиснутого кулака.

Максим поднялся, отряхивая штаны, потер красное вспухшее ухо и виновато посмотрел в зеленые, напряженные глаза Ильи.

- Правильно съездил. От обиды я это... ляпнул.

- Закуривай, - Илья протянул Максиму его же кисет, оторвал от газеты на закрутку себе, - А плясал ты здорово!

- Ну уж, здорово...

Вот тут на них и налетела бабка Анисья. Она, должно быть, видела короткую неравную схватку и, бросив у колодца пустые ведра, помчалась восстанавливать справедливость.

- Вы что ж это делаете, а? - застыдила она их, размахивая сухонькими руками. - Перепились, что ли? Или ва войне не намахались?

- О чем ты, бабка Анисья? - удивленно спросил Илья, присаживаясь на бревнышко, - Ну, боролись мы.

Чего ж из-за этого шуметь?

- Ты на меня зенки свои бесстыжие не пяль! - накинулась на него бабка. - Видала я, как ты боролся - по роже-то! Ну-ка, скажи, Максим!

- Скажу, бабушка, скажу, - пообещал Максим, устраиваясь рядом с Ильей. - За водой вон иди, а то коза чего-то в ведра твои заглядывает.

- Тьфу на вас, зубоскалов! - разочарованно ругнулась бабка и засеменила к колодцу, возле которого действительно прогуливалась чья-то коза.

Интересно, что сам по себе глупый случай этот как бы снял натянутость в отношениях Ильи с Максимом. Натянутость, которая возникла с той самой минуты, когда Илья сказал приятелю, что женится на Анне, хотя упрекнуть его было не в чем: Максим сам отступился от нее...

Из армии Анна вернулась с двухлетним сынишкой.

Об этом, в числе всех прочих деревенских новостей, Илья узнал в первый же день своего приезда. И в тот же вечер увидел ее.

Анна шла навстречу - статная, в солдатской гимнастерке, перетянутой узким ремнем, в синей форменной юбке и хромовых сапожках, на ее светлых волосах, по уставному - на два пальца от бровей - лежала пилотка. Максим вежливо поклонился, Илья - они оба под хмельком, только что отметили свое возвращение - остановился.

- Здорово, служивая, - заулыбался он, узнавая и не узнавая в статной молодайке голенастую белобрысую девчонку, которая перед самой войной поехала погостить к тетке в Ярославль и вернулась в село только теперь, после войны.

- Здравствуй, служивый, - в тон ответила Анна и, подбросив к пилотке руку, спокойно обошла чуть покачивающегося, собравшегося позубоскалить Илью.

! Задетый таким явным невниманием, Илья обескураженно посмотрел ей вслед.

- Гляди-ка ты!.. В подоле принесла и нос еще дерет, А, Максим?

- У нее, говорят, муж погиб.

- Во, во! Мы с тобой ордена с фронта принесли, а она - дите. Да медальку вон - "За победу". Что всем давали.

- А она на фронте и не была. На вещевом складе служила. Разве всем обязательно - на фронте?

Заметив наконец, что приятель не только не поддерживает его шуток, но вроде бы даже осуждает их, Илья удивился.