Александр Покровский - Расстрелять

В училище, в маленьком скверике, в углу, там, где всегда курилась банка из-под мусора, адмиралы любили собраться в перерыве вместе с "черными" полковниками с кафедры морской пехоты и за сигаретой непринужденно предаться своим сиюсекундным мыслям вслух о воинском долге, ответственности и порядке.

Полковники, рефлекторно стоящие "руки по швам", почему-то всегда оказывались в той стороне, куда шел дым, и всегда смотрели на адмиралов преданными, слезящимися от дыма и старости глазами добрых боевых волкодавов.

Одна из таких бесед была прервана как раз в тот момент, когда один из адмиралов почти нащупал нужное слово, по-новому оттеняющее его ."личное, адмиральское

отношение к воинскому долгу,

Из-за забора, со свистом разрезая воздух, прилетел и шлепнулся в пыль, не долетев пяти шагов до полковничьей шеренги, портфель, затем через забор перелетел курсант и, приземлившись, на секунду обалдел от обилия зрителей; еще через секунду он уже решительно бежал прямо на полковников. Полковники тут же пришли в движение и ощетинились. Наверное, каждый из них мечтал закрыть собой адмирала.

Курсант, не добежав до полковников каких-нибудь пяти шагов, схватил портфель и, круто развернувшись, бросился назад к забору.

Дружный стадный гам подхватил старую гвардию и бросил ее вслед за беглецом. Тот перебросил портфель и одним прыжком вскочил на забор, но в последний момент он был пойман за ногу самым удачливым и проворным полковником, визжавшим от удовольствия. Удовольствие закончилось быстро: курсант, размахнувшись. лягнул полковника в голову - точь-в-точь как мустанг шакала - и потряс многое из того, что находилось в тот момент в той голове. Полковника - как срубили.

Почему-то курсанта потом так и не нашли, а вот полковника пришлось безвременно проводить на пенсию. Говорят, после этого он стал большим философом.

Муки Коровина

Старпом Коровин был известен как существо дикое, грубое и неотесанное. Огромный, сильный как мамонт, к офицерам он обращался только по фамилии и только с добавлением слов "козел вонючий".

- Ну ты, - говорил он, - козел вонючий! - И офицер понимал, что он провинился.

Когда у офицерского состава терпение все вышло, он офицерский состав - поплакался замполиту.

- Владим Сергеич! - начал замполит, - народ... то есть люди вас не понимают, то ли вы их оскорбляете, ТО ли что? И что это вы за слова такие находите? У нас на флоте давно сложилась практика обращения Друг к другу по имени-отчеству. Вот и общайтесь...

Старпом ушел черный и обиженный. Двое суток он ломал себя, ходил по притихшему кораблю и, наконец, доломав, упал в центральном в командирское кресло. Обида все еще покусывала его за ласты, но в общем он был готов начать новую жизнь.

Вняв внушениям зама, старпом принял решение пообщаться. Он сел в кресло поудобней, оглянулся на

сразу уткнувшиеся головы и бодро схватил график нарядов.

Первой фамилией, попавшейся ему на глаза, была фамилия Петрова. Рядом с фамилией гнездились инициалы - В. И.

- Так, Петрова в центральный пост! - откинулся в кресле старпом.

- Старший лейтенант Петров по вашему приказанию прибыл!

Старпом разглядывал Петрова секунд пять, начиная с ботинок, потом он сделал себе доброе лицо и ласково, тихо спросил:

- Ну... как жизнь... Володя?

- Да... я вообще-то не Володя... я - Вася... вообще-то...

В центральном стало тихо, у всех нашлись дела. Посеревший старпом взял себя в руки, втянул на лицо сбежавшую было улыбку, шепнул про себя: "Курва лагерная" - и ласково продолжил:

- Ну, а дела твои как... как дела... И-ваныч!

- Да я вообще-то не Иваныч, я - Игнатьич... вообще-то...

- Во-обще-то-о, - припадая грудью к коленям, зашипел потерявший терпенье старпом, вытянувшись как вертишейка, коз-з-зел вонючий, пош-шел вон отсюда, жопа сраная...

Патрон

Командир быстрым шагом подошел к лодке. Ему было сорок два года, выглядел он на пятьдесят, и лицо его сияло.

Он сорвал с себя фуражку, украшенную великолепными дубами и шитым крабом, и, изящно размахнувшись, бросил ее туда, где солнечные блики болтались вперемежку с окурками, - в вонючую портовую воду.

- Все! Больше не плаваю! Все! Есть приказ, - сказал командир атмосфере и, повернувшись к лодке, поклонился ей. Прости, "железо", больше не могу! Глаза его засветились.

- Прости, - прохрипел командир и согнулся еще раз.

- Товарищ командир! - подбежал дежурный, перепоясанный съехавшим кортиком. - Товарищ командир!

Командир, чувствуя недоброе, радикулитно замер.

- Товарищ командир... у нас в субботу ввод, а... запыхался дежурный, - ах... в воскресенье выход... только что звонили... х-х... просили... просили передать, - доложил он в командирский крестец, радуясь своей расторопности.

Командир молчал, согнувшись, две секунды.

- Где моя фуражка? - спросил командир тихо, точно про себя.

- Еще плавает, товарищ командир.

- Всем доставать мою фуражку, - сказал командир и разогнулся.

Все бросились доставать. Мучились минут сорок. Командир подождал, пока сбегут последние капли, и нахлобучил ее по самые глаза. Глаза превратились в глазенки, потом он сказал шепотом что-то длинное.

Миня

Был у нас зам Минаев. Звали его Миней. Матросы его ненавидели страстно. Мичмана его ненавидели ужасно, а офицеры его просто ненавидели.

Но больше всех к заму был неравнодушен Шура Коковцев, по кличке Кока, - наш партийный секретарь: его зам неоднократно душил за горло за запущенную партийную документацию.

Шура роста маленького, и душить его удобно. Зам ему говорил: "К утру заполнить партийную документацию"

А Шура ему: "Фигушки. Сами заполняйте". И тут зам на него бросался и душил его при народе, а Шура кричал: "Все свидетели! Меня зам душит!"

В общем, ненавидели у нас зама, вредили ему всячески и радовались, если с ним что-нибудь случалось.

Матросы летом в колхоз съездили и привезли оттуда щенка. Назвали его Миней-младшим, чтоб не путать его с Миней-старшим.

Зам от этого позеленел, но животное не тронул: щенка командир наш полюбил, и тут уж зам ничего не мог поделать.

- Миня, Миня, на, на, - звали щенка матросы, - иди грызи кость, - и давали ему мосол сахарный. И он грыз, а матросы приговаривали: "Давай

грызи, Миня. Будешь хорошо грызть - вырастешь и станешь большим Миней".

Этот щенок даже в автономии с нами ходил. Говорят, что собаки на лодке не выживают, но этот чувствовал себя великолепно.

Зам от собаки просто дурел и всю злобу срывал на матросах, а те, когда он их сильно допекал, бегали и закладывали его начпо.

Начло периодически вызывал зама на канифас и канифолил ему задницу. Так и жили: вредили по кругу друг другу.

Перед последней автономкой зам у нас, к общей радости, намотал на винты в одном тифозном бараке - триппер подхватил.