Евгений Попов - Культпоход в Кремль

А стол круглый бо-о-льшой такой, я таковых и не встречал в прежней своей несознательной жизни. По правую руку Бориса Николаевича уважаемая критик сидит, которая мне звонила, а по левую - сам дядя Жора, который меня из Союза писателей за идейно-ущербную незрелость альманаха "Метрополь" выгонял, а теперь тоже оказался, ко всеобщей радости, сильный демократ. Ах, ядрит твою налево, думаю, Феликса Феодосьевича Кузнецова только не хватает! Но и другие лица тоже замечаю, Булат Шалвович Окуджава, тогда еще живой... Еще один актер известный, который раньше в комедиях подлецов играл, а теперь тоже обеспокоен общим рвением, теперь тоже депутат со значком. Академик Лихачев своею собственной персоной. И еще всякие почтенные личности: полугениальный режиссер хороший, три фильма снял, а на четвертый денег нету и обстановка нервная. И вообще, зря я так, людей очень много славных там было из разных слоев того бывшего общества, которое их к пирогу не всех пускало, зато "теперь в стране невиданные перемены, а демократия снова в опасности".

Это, последнее, уже Борису Николаевичу все говорят, а он слушает внимательно, хотя и не записывает. Жаль, не помню, что он сам сказал, хороший оратор. Помню, когда его в начале конца перестройки коммуняки тараканили, народ вываливает из подземных поездов в метро "Теплый стан" с карманными магнитофонами, включенными на полный звук, а там его речь, которую он произнес только что на митинге, в центре. И плакат люди несут:

"С НАМИ ЛИДЕР ОТВАГИ

БОРИС НИКОЛАЕВИЧ..."

Но это я снова назад скаканул, в 1987-й, что ли? Или в 1989-й, когда весной военные машины с военными солдатами стояли по всей ул. Герцена (ныне Б.Никитская, видите ли) прямо от (надо же, опять) площади Восстания через ЦДЛ до Никитских ворот, где теперь новый памятник Пушкину с Натали зафиндилили по случаю 200 лет юбилея, деньги некуда девать, так дайте мне. Дядя Жора взволнованно говорит: Борис Николаевич, интеллигенцию серьезно тревожит нарастание фашизма-антисемитизма, знаете ли Вы, что в открытую выходят фашистско-антисемитские газеты, вот Вам образцы. Хмурится Борис Николаевич, газеты те подлые видя. И еще один напористо: деструктивные националистические силы создают угрозу фашизма. А про коммунизм когда скажете, думаю? Вдруг Булат Шалвович: меня гораздо больше беспокоит реванш коммунистов, чем такой фашизм. Коммунисты снова распоясались, как будто так и надо. Браво, Булат Шалвович, браво, старый фронтовик! "А мы рукой на прошлое вранье, а мы с надеждой в будущее, в свет. А по полям жиреет воронье..." Другие заверяют Бориса Николаевича, как некогда Партию и Правительство, что интеллигенция, Борис Николаевич, не подведет, всей душой мы на вашей стороне, но в Чечню лезть не надо, потому что болевые точки нужно лечить мирно, в рамках неокрепшей демократии, дескать, хватит крови Вильнюс, Тбилиси, путч один, путч другой. Тут тоже в черном костюме один какой-то, Коржаков-не-Коржаков, Барсуков-не-Барсуков, хрен его знает, кто такой, он Борису Николаевичу нечто шепотом шепчет и на часы показывает. "Дорогие друзья, - это уже Борис Николаевич говорит, и не одышливо, как похоже, перед уходом на пенсию, а крепким звонким голосом крутого мэна. - Я рад, что вы пришли на эту встречу, и мы сейчас продолжим наш разговор за обеденным столом". Батюшки светы, думаю. Нальют или не нальют? И что же это за атавистический обычай всегда и при всяком деле КУШАТЬ, как будто дома кушать ни у кого нету, как у бомжей?

В Георгиевском зале сидим, где цари пировали из фильма Эйзенштейна "Иван Грозный". Вспомнил: Лену Риффеншталь спрашивают, вам не стыдно было сотрудничать с нацистами? Старуха красивая отвечает: во-первых, я Геббельса видела только один раз, а во-вторых, если Айзенштайну было не стыдно сотрудничать с коммунистами, то почему должно быть стыдно мне? Резонно, вот тебе и "Триумф воли" плюс "Бежин луг". Лакеев-то, лакеев видимо-невидимо в хорошем смысле слова "лакей", означающем "официант". То есть если нас штук сто, то лакеев тоже не менее чем человек девяносто. Бокал синего стекла, рюмочка для водки, бокал белого стекла... Водки налили, а выпить не с кем, что-то смотрят все куда-то напряженно, как неродные, всё Бориса Николаевича глазами ищут... Нашли, он тост произносит за встречу и наше общее будущее. Быстро выпил я водки, думал, тут же еще нальют, не налили. Рыбка красненькая, икорочка, помидорчик, всего помаленьку, ну и хорошо - негоже пировати, братия, когда Отечество перманентно в экзистенциальной опасности и трансцендентальной пауперизации. Налили зато вина "Гурджаани" в бокал синего стекла, немножко. Я выпил, снова налили, я выпил, снова налили, я выпил, а снова-то и не налили. Дядя Жора говорит: а теперь мы хотим поднять наши бокалы за Вас, Борис Николаевич, чтобы - так держать, как говорится, и чтобы против фашизма-антисемитизма за неокрепшую демократию. В Вас, говорит, вся наша надежда... Совершенно правильно, думаю, и хрен с тобой, дядя Жора, что ты меня, пидар, из Союза писателей попер. Раз ты здесь за столом, значит, все не так уж и плохо, если крысы с такого корабля еще не бегут. И все другие тоже - говорят в микрофон все только самое хорошее про неокрепшую демократию, коммунистов поругивают, к моей скромной радости, не люблю я коммунистов, признаться, есть у меня эта извинительная маленькая слабость... Но в основном кричат выступающие-тостующие так: Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Умильно тако мне сделалася неожиданно, видать развезло на старых дрожжах. Добрыми глазами на род людской смотрю. Вижу, что театральный критик-демократка малость тоже поддала по правую руку Бориса Николаевича, строгая и красивая сидит, как моя жена Светлана, сидит да дирижирует выступающими-тостующими. Эх, думаю, дай я тоже что-нибудь ляпну, как русский, что не люблю я, дескать, коммунистов и полностью согласен с дорогим Булатом Шалвовичем, хотя фашисты с антисемитами - тоже те еще говнюки, а страна наша - тоже та еще пока тюрьма, а надо, чтоб была не тюрьма, а дом родной. Крадусь через столы в голова, где дядя Жора мне приветливо улыбается, а критик-демократка говорит: щас дам слово, жди на месте. Я на место и вернулся. Смотрю - опять не налито, а в микрофон все опять - бу-бу-бу да бу-бу-бу. Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Тут этот в черном костюме, который Коржаков-не-Коржаков, Барсуков-не-Барсуков, коллеге тоже в черном, генералу тоже, видать, такому же Некоржакову-Небарсукову, шепчет шепотом свистящим злобные слова - ну как эти мудаки не понимают, что ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, Борис Николаевич занят, устал, а они все трендят, трендят... Тихо, тот отвечает, интеллигенция же, так что не возникай... ЛИЧНО САМ СЛЫШАЛ ЭТОТ ДИАЛОГ! Так что какое уж тут СЛОВО да и какое может быть от меня СЛОВО, когда ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, когда все тут же и сворачиваться стали, потянулись к выходу, расползлися по кремлевским площадям, как раки из произведений писателя Гоголя. "Филя, что молчаливый? А о чем говорить?"