Евгений Попов - Подлинная история Зеленых музыкантов

(318) В моем детстве город К. гляделся с Караульной горы как приземистый деревянный город, где возвышались лишь каменные здания, построенные купцами в конце ХIХ - начале ХХ вв. (потрясающей красоты сибирский "югендштиль"), да уродливые жилые коробки, выстроенные коммунистами для самих себя и своих приближенных. Они взорвали Воскресенский собор и построили на его месте Дом Советов, он же Крайком КПСС, разорили и снесли другой собор, находившийся на самом красивом месте города К., на Стрелке, где город и начался в ХVII веке. Мы, дети, во время стройки Дома Советов проникали в церковные подземелья, пока их не замуровали от нас и от "врагов народа", чтоб те не сумели посягнуть на ценную жизнь "слуг народа", обитающих в Доме. А еще мы мечтали прокатиться "на лифте", которых тогда в городе К. практически не было. Вообще все новое, "техническое", типа "хрущоб" с тонконогими журнальными столиками и торшерами, воспринималось нами с необыкновенным энтузиазмом. Мне до школы № 10, где я тогда учился и был круглым отличником, пешего ходу было минут пятнадцать, но я предпочитал ждать дряхлый автобус, который ходил раз в час и вечно опаздывал.

(319) [...]

(320) К сожалению, для большинства людей любовь есть всего лишь кратковременная вспышка ясного осознания себя в пространстве и времени. Ровное тление семейного очага - это огонь компромисса, и поиски того огня бессмысленны и разрушительны. Неслучайно почти все "story" в классических романах заканчиваются браком, за которым - тишина. Неслучайно многих влюбленных русских поэтов убили в относительно юном возрасте.

(321) Ну и совершенно нынешней и будущей молодежи "неясную и непонятную". "Мало ли кто с кем трахался по взаимной договоренности", скажет молодежь, посмеиваясь над предками, всерьез озабоченными "сексуальной революцией", "распространением порнографии" и т.д. [...]

(322, 323) [...]

(324) Образно говоря, в те годы нормальные люди "черемок не шабили", "колеса" не глотали и "на игле не сидели". Я анашу пробовал два раза в жизни. Первый раз в институте, совместно с А. Э. Морозовым, Б. Е. Трошем и "Красным крепким", после чего все мы сильно блевали, второй раз - уже будучи "писателем" - вместе с водкой, классиком Фурдадыкиным и колдуном Ерофеем, после чего все мы тоже блевали. Не пошло, знаете ли... И слава Богу, что уберег Он от этой несомненной заразы. Подлость перестроечного "антиалкогольного указа" еще и в том была, что наркомания начала свое победное шествие по России, но об этом - после или никогда.

(325) Крайне неудачный оборот, являющийся элементом графомании в общем-то весьма сносном по качеству повествовании. Докривлялся, называется, довыражался образно: "Кристаллизующая роль"!.. Для общего сведения сообщаю, что, на мой взгляд, графомания - женственна, профессиональное письмо мужественно. Писатель - лицо неопределенного пола.

(326) Да ну, даже и комментировать не хочется! Зачем это - "человече", то-се, когда цена этой так называемой мысли даже в нынешней инфляционной России - две копейки, если не меньше.

(327) [...]

(328) В тот вечер, когда его арестовали, Слава Сысоев заканчивал, тайно проживая на чужой даче, советскую игру, которая дала бы сто очков вперед американской "Монополии", кабы ее тут же не загребли в холщевый мешок гэбэшники, которые, как Плюшкин, чужого назад не отдают никогда. Игра имела лирическое название "ТРИ ПУТИ-ДОРОЖЕНЬКИ" и состояла из трех игральных костей, которые следовало бросать на лакированную картонную поверхность, где путь играющего начинался с пункта "РОДДОМ", далее шли "ЯСЛИ", "ДЕТСКИЙ САД", "ШКОЛА", "ГПТУ", "КОМСОМОЛ", "КГБ", "ИНСТИТУТ", "АРМИЯ", "ТЮРЬМА", "ДУРДОМ", "ОВИР", "ЦК", "ПОЛИТБЮРО", "КЛАДБИЩЕ" и т.д. и т.п. Попав в "ОВИР", например, ты терял право на пять ходов, а из "КГБ" путь следовал прямиком в "ПОЛИТБЮРО". Сысоев только закончил покрывать картонную поверхность лаком, как его тут же арестовали. Когда Сысоев рассказал мне эту историю, я вспомнил фразу своего земляка и старшего товарища Федота Федотовича Сучкова: "Так вот, парень, только-только я задумался, что советская власть - говно, смотрю - я уже и сижу". (См. комментарий 261.) Именно Федот Федотович и любил петь дребезжащим тенорком:

Три пути-дороженьки, выбирай любую.

От тюрьмы далеко не уйдешь.

(329) Штамп на штампе! Все пропитано СОВЕТЧИНОЙ, а ведь казалось, что я - гордый, независимый, все понимаю, веду автономное существование. После того, как по нашей улице проезжал обоз говночистов, "амбрэ" сохранялось еще дня два-три. А тут - с 17-го года нюхали и к 1974-му окончательно принюхались.

(330) О, как я знаю и люблю это состояние. Когда писатель пишет, а не груши околачивает, у него все в дело идет, как у толковой хозяйки при изготовлении борща. Это похоже на любовь, которая сама, в свою очередь, является сумасшествием. [...]

(331) [...]

(332) "Курсовой", по-моему, это - проект. Да, вспомнил словосочетание "курсовой проект", которое мне тогда казалось само собой разумеющимся для понимания всеми. [...] Ненавижу я коллектив и всю жизнь живу в нем.

(333) Никто в СССР не хотел толком учиться в том смысле, как это происходит на Западе, где люди идут в университет получать знания за собственные деньги. Вот отчего иногда возникает ложное впечатление, что у нас, кроме витальных мерзавцев и карьеристов, которых величают "флагманами перестройки", к учебе редко кто относился всерьез. [...]

(334) Какая же все-таки это чепуха по сравнению с грязной и кровавой жизнью - все эти "хвосты", "сессии", "студенческий юмор".

(335, 336) [...]

(337) В жизни советских людей огромную роль играли постановления и указы. И тут одним везло, а другим - нет. Убийца мог попасть под амнистию, а работяга, утянувший на заводе гайку, получить 10 лет. Я, например, из-за знаменитого горбачевского указа "Об усилении борьбы с алкоголизмом" два года был вынужден гнать высококачественный самогон - не стоять же мне в очереди часами. Поэтому, когда М. С. Горбачев посетил в 1996 году Русский ПЕН-центр, чтобы "встретиться с писателями" и поругать Ельцина, я после его зажигательных речей на последовавшую за этим выпивку не остался. И вовсе не из-за политических соображений.

(338) Прямо из какого-то советского фильма, где они ходят в пенсне, чесучовой паре, приветствуют новую жизнь и называют студентов "голубчик".

(339) [...]

(340) Вот далось же этим советским "производство"! Идиоты они, что ли, были, когда всерьез полагали, будто

- армия закаляет;

- тюрьма исправляет;

- дурдом лечит;

- "производство" воспитывает?

(341) Глагол "поверить" в лживой стране имел какой-то идеолого-мистический смысл. Например, в газетной статье писали о том, как плохо шли дела где-нибудь на заводе, завод не выполнял план, подводил "смежников", но потом пришел новый парторг и путем словесных манипуляций ухитрился сделать так, что "коллектив поверил в себя" и стал "передовым".