Евгений Попов - Три песни о перестройке

Так бранился миллионер, а на бывшей улице Горького, которого, вполне возможно, коммуняки вовсе и не отравили, на кой бы он им сдался, чтобы его травить, старого туберкулезника и автора гениальной пьесы "На дне", вершилась на этой старой улице обновленной Москвы, в условиях дикого капитализма с элементами цивилизованной экономики и уклоном в плюралистическую демократию обычная для капитализма вечерняя жизнь. "Елисеевский" гастроном, например, был под завязку наполнен простым народом и малодоступными для этого народа яствами, среди которых имелись даже живые раки, выловленные в городе Самаре. Словом, все, как в те времена, когда страной правил царь, а не коммунистическая партия, укравшая вроде Чингисхана все российские деньги. Или как в те времена, когда напившиеся кронштадтской крови коммунисты "всерьез и надолго" объявили нэп, новую экономическую политику. Помнишь, любезный читатель, как мы с тобой в школе изучали "Белеет парус одинокий" Валентина Катаева, а в годы застоя трепетно внимали драгоценным страницам его новых "мовистских" сочинений, где мэтр вспоминал, как во время оно зашел в тот самый "Елисеевский" и там встретил Осипа Эмильевича Мандельштама, покупавшего небольшую порцию хорошей ветчины, которая временно исчезла из этого магазина гораздо позже, чем исчез навсегда из этого мира сам О. М.? Делаешь вид, что не помнишь? Тогда включи радио, где имеешь шанс услышать соло (ехидным голосом):

Вы помните, вы помните, вы все, конечно, помните,

Как я тогда стоял, приблизившись к стене.

Взволнованно, взволнованно бродили вы по комнате

И что-то крайне резкое в лицо бросали мне.

И припев:

Нет, нет, нет, нет! Врешь, врешь, врешь, врешь!

Ну у кассы, ну средь массы

это, братцы, хоть куда.

А чтоб я стоял у стенки - это просто ерунда.

Вот так-то, друзья. Обычная, значит... это... ну... вечерняя жизнь в условиях дикого капитализма... с элементами и уклоном... Красочная реклама зазывала желающих в паноптикум смотреть восковые персоны Ельцина, Горбачева, Сталина и других знаменитостей. Рядом сиротливо приютилась вывеска, которая мучительно и больно гласила, что музей коммунистического святого Н. Островского по-прежнему функционирует, хоть и поменял свою партийную ориентацию на общечеловеческие ценности. "ENJOY COCA-COLA", дорогие бывшие товарищи! "СЕТЬ АПТЕК ПОПОВА", "НА УЛИЦЕ ТАТАРСКОЙ ПЕНТХАУС КЛАССНЫЙ ЕСТЬ!" (от $ 2500 за кв. м), "ВРЕМЯ - "КРЕМЛЕВСКОЙ"", "БЕЗОПАСНЫЙ СЕКС - МОЙ ВЫБОР", "ДИВАНЧИК И СТУЛЬЧИК ПРИВЕТСТВУЮТ ТЕБЯ". Некто в коже кушал изрядный кусок "пиццы-хат", и уж не змеилась очередь ни в Мавзолей, ни в McDonalds, лишь у разверстого входа в метро куражились нищие и другие мелкие разбойники, как будто и не Москва вовсе тут, а какой-нибудь "Остров Крым", сочиненный

В. П. Аксеновым по недосмотру большевиков.

- Пусенька, бабки есть? - окликнула нашего героя развратная девчонка с раскрашенным лицом и мелкокудрявой головкой.

Ничего не ответил бесстыжей юной профессионалке честный Лёня, лишь отвернулся с укором, хотя на секунду, если быть до КОНЦА честным, у него, конечно же, мелькнуло "А что если?". Но он такие мысли сразу же отогнал, он и в сауну-то не любил ходить, не то что в "массажный кабинет". Практически никогда не ходил и не ездил он в те самые заведения, где под видом здоровья кроется нравственная и физиологическая зараза, от которой может совсем погибнуть генофонд.

Зато игру виртуозного бродячего диксиленда в подземном переходе он выслушал и одобрил с видимым удовольствием, переходящим в наслаждение. Родные с детства и "Голоса Америки" трубные звуки ностальгическим трепетом наполнили душу мужчины, и ему захотелось стать еще лучше, чем он был, есть и будет. Слеза навернулась на один из двух его глаз. "Сколько горя в России за каждым освещенным окошком",- невольно подумал Лёня, одной рукой поднося ко рту только что приобретенный "Сникерс", а другой - проверяя в правом кармане пиджака, цела ли еще пачка банкнот толщиною в большой палец или ее уже украли.

Музыка внезапно оборвалась. Музыканты быстро удалились, медленно собрав заработанное. Среди гула шаркающей толпы неотчетливо выделялись отдельные слова и сочетания: "акция", "демократишки", "коммуняки", "этот кремлевский козел", "анаша", "Распутин", "Феллини" и все то же самое, как это мне, автору Евг. Попову, ни прискорбно, пресловутое "дерьмо".

Обычные, значит, постперестроечные поздние московские звуки, когда люди на последние тысячи напились, наелись и теперь куда-то идут спать. И вдруг (о, это ВДРУГ, стимулятор вялотекущей со времен римского Петрония прозы!), вдруг...

- Роллс-ройс! - раздалось вдруг произнесенное вдруг упругим человеческим голосом вдруг настолько громко и отчетливо, что миллионер вдруг невольно вздрогнул и вперился вперед.

И ахнул. Перед ним стоял человек, которого он явно когда-то и где-то видел, несмотря на то что никогда не имел знакомств в среде хиппующих или лиц без определенного места жительства. А то, что перед ним стоял БОМЖ, сомнений ни у кого вызывать не должно было бы.

Да и не вызывало. Толпа равнодушно обтекала их, лишь изредка сбавляя шаг, как бы наткнувшись на некую прозрачную стену, ограничивающую чужое пространство, которое теперь и в России наконец-то стало частной собственностью.

- Роллс-ройс! - повторил человек, и Лёня почувствовал, что какая-то, прямо нужно сказать, магнетическая сила, известная всем из сочинений кого хочешь, например, М. Булгакова, тянет его к оборванцу, наряд которого состоял из обуви с пришедшим в качестве привета от писателя В. Гиляровского названием "опорки", бывшей офицерской Советской Армии шинели, как бы подъеденной мышами, майки с надписью "SVOBODA", пугачевской (Емельяна, а не Аллы) бороды и предерзкого взгляда.

- Роллс-ройс!

"Ну уж это слишком",- внутренне рассердился Лёня, отчего был вынужден вступить в диалог.

- Але! Мужик! Или как там тебя - господин? Это чего все это значит, а? - спросил он.

- Будто и не понимаешь? - надменно глядели на него ясные очи экстравагантного незнакомца.

- Бэ-бэ, не понимаю,- признался Лёня.- Я же русский, крещеный,зачем-то добавил он, как будто брал кредит в каком-нибудь славянофильском банке.

- И я крещеный, и я русский,- складно отвечал бродяга.

- Зачем же тогда так говоришь по-английски непонятное? - укорил его миллионер.

- А ты зачем меня непонятное спрашиваешь "ЧЕГО ВСЕ ЗНАЧИТ", как будто сам не знаешь?

- Чего?

- Того, что все это значит.

- А что все это значит?

- То и значит, что значит. Что, стало быть, по жизни есть, то конкретно и имеется.

- Да ты что, ты - это? Ты - глумиться? - задохнулся Лёня.

- Сам ты Глумов,- алогично, абсурдно ответил нищеброд, хотя, если внимательно проанализировать его ответ, то и здесь можно было найти логику. Логику везде, где хочешь, можно найти.- Подайте на пропитание, барин! вдруг завыл нищий.