Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

Мы долго ехали лениво и как бы сонно. Вслед за газиком я въехал во дворик милиции. Хозяин мой вылез, потоптался, зевнул, потом тускло посмотрел на меня.

- Выгружай! - отрывисто скомандовал он.

Я посмотрел на него... Кого-то он мне колоссально напоминал!.. Но, как я смутно чувствовал, на ситуацию это не повлияет. Сгибаясь, словно я был уже каторжником, я стал выгружать ящики из машины и складывать их штабелем.

Полосатой палкой - видимо, любимым своим на свете предметом - он пересчитал ящики сверху вниз.

- Ну, что ж! - довольно усмехнулся он. - Мало тебе не будет!

- Так ведь мерзлые же! - вскричал я.

- А это уже никого не колышет! - ухмыльнулся он.

Я похолодел. В лице его я не видел ничего, кроме упоения властью и еще - любви к тем благам, которые с нею связаны. Я не обнаружил в его лице ничего, за что бы мог зацепиться, что бы могло меня спасти. Все будет так, как он захочет, а хочет он так.

Мой ужас усилился еще более, когда он молча повернулся и пошел в здание - видимо, считал даже излишним приказывать: его мысли должны читаться и так! Человек явно был в упоении, а тому, кто находится в упоении, трудно и даже невозможно что-нибудь возразить.

Мы вошли в полутемное помещение и сели - он за стол, я на жесткую табуретку. Я почувствовал, что в эти вот секунды жизнь моя переходит в другое состояние. Беда, которая смутно предчувствовалась всегда, стала грозно проясняться.

Я лихорадочно вспоминал, какие впечатления у людей, знакомых и незнакомых, о жизни за колючей проволокой больше всего угнетали меня. Пожалуй что - это не нужда, не холод, не тяготы, хотя переносить их будет мучительно. Главное, что отвращало меня, - дух, победное торжество глупости, тупых устоев! Один мой знакомый, вернувшийся оттуда совершенно беззубым и сломленным, говорил мне, что именно эта торжествующая глупость есть самое невыносимое. Он рассказывал, например, что человек, оказавшийся в койке с весьма опытной девицей, которой, к его удивлению, не оказалось еще и семнадцати, человек этот был всеми презираемым, преследуемым, избиваемым: как же - он нарушил принятую мораль! Другой же, шофер такси, увидев на улице свою жену с каким-то мужчиной, въехал на тротуар, расплющил их и еще изувечил немало ни в чем не повинных людей... Этот в тех местах считался, наоборот, героем - так именно, по их законам, и следует вершить жизнь! Вот что самое жуткое там и вот что мне, уж точно, будет не выдержать!

- Паспорт! - Милиционер скучающе протянул руку.

Страшные галлюцинации, что снятся и мерещатся всем нам, просто и буднично превращались в реальность. Неужели уже никогда больше я не смогу идти в ту сторону, в какую захочу, и столько времени, сколько захочу?

В теперешней жизни как-то все перепутано, неясно, где черное, где белое, иногда делаешь вопреки и чувствуешь, что делаешь верно, и иногда вроде и правильно, а тошнит... Как тут разберешься, где верх, где низ, где зло и откуда ждать помощи. Неоткуда, похоже, ее ждать!

Я вспомнил вдруг давнее школьное утро, когда меня обвинили в курении и я должен был на следующее утро доказать, что это шел пар, а не дым. Я ведь был пионер, атеист - и в то же время как азартно я ждал, как верил, что какая-то помощь должна прийти! Как горячо я этим дышал - и выдышал, кстати, горячую струю... Способен ли я на такое теперь?

Дежурный вдруг оцепенел с ручкой на весу. Я тоже застыл... я вдруг почувствовал... происходит!

Он вскинул на меня глаза... Ну что, что - торопил его я. Но он молчал. Потом вдруг снял жесткую фуражку, перерезавшую лоб красной вмятиной, вытер пот... Потом перевернул протокол ко мне, чтобы я смог его прочитать. Чудо росло на моих глазах, легко отменяя привычное: задержавший дает посмотреть протокол задержанному, как бы советуется!

Я начал читать - и чуть не подпрыгнул:

"Одиннадцатого сентября сего года я, патрульный Вязовского отдела милиции Попов Валерий Георгиевич, задержал Попова Валерия Георгиевича..."

Мы захохотали. Да, чудо было немудреным, но зачем мудреные-то чудеса в таком месте?

- Да-а... фокус! - Он тоже растрогался. Потом скомкал протокол. Потом расправил, положил в стол. - Ребятам эту хохму покажу - обхохочутся!

Не удержавшись, я подошел и чмокнул его - все же не часто бывает такое! В моей жизни в первый и, наверное, в последний раз.

- Но-но! - испуганно отстраняясь, рявкнул он. Действительно... "при исполнении"! Пока чудо не растаяло, надо "таять" самому.

- Спасибо! - уже на пороге сказал я... Но - кому?!

Потом, покидая эти места - увы, на поезде, а не на машине - и слегка уже приустав, я размышлял о происшедшем: а было ли что-то? Что же необыкновенного в том, что в этих местах, где бродили еще наши гены, встретился мой "буквальный" близнец?.. Да - но в какой момент!

Потом, уже ночью, в вагоне, я думал: какой все-таки ехидный старикашка - этот Всевышний! Зачем ему нужно было показывать свой светлый лик именно в кутузке, неужто не мог уж подобрать более симпатичную ситуацию?

... Да нет, уже под утро понял я, все правильно! Чудеса не бывают неточными - и это точное. Я бы сам морщился от пошлости и ненатуральности, если бы, скажем, умильные пейзане встречали меня на границе области сочными дарами. Я бы узлом завязался от стыда! А так все правильно - получил помощь в несколько иронической, издевательской форме, - в духе моего теперешнего характера! Не целлулоидного же мишку класть в изголовье моей постели?

А так ясно, - он меня видит, причем именно меня, а не кого-то вообще!

... Но до этих благостных размышлений в поезде произошло немало мытарств.

Транзистора для моего электронного зажигания Платон, конечно же, не достал (да и мог ли и, главное, пытался ли достать? Большой вопрос!). И вообще все оставшееся время он был со мной крайне суров, даже не поблагодарил за гнилые помидоры, которые я добыл с таким трудом. Ну и правильно, наверное... А что бы я хотел? Чтобы он носил меня в сортир на руках? Я бы и сам не согласился!

Зато он охотно отбуксировал на своей "ниве" мою колымагу до железнодорожной станции - это я, думаю, важнее сладких слов и слезливых объятий.

В товарном тупике по наклонным рельсам мы вкатили мой драндулет на открытую платформу. Распорядителем почему-то был заика, от которого невозможно было даже добиться: точно ли в Ленинград пойдет эта платформа?

- В Л-Ленинград, а к-куда же ее? - несколько неуверенно говорил он.

Как будто бы мало у нас городов

Безуспешными были и мои попытки хоть как-то прикрыть машину каким-то брезентом - такие речи всеми встречались просто с изумлением: что значит это слово - брезент?

- А они нарошно так сделали, шоб нихде ничего не було! - усмехнулся Платон. После чего, крепко пожав мне руку, он убыл.

Осталось ли у меня о нем плохое впечатление? Да я бы не сказал. Все-таки какой-то блеск разума в общем море хаоса его украшал.