Тоомас Винт - Остановка в городе: Рассказы и повесть

— Нет, — сказал Иоханнес, — я не встретил твоих родителей.

Ребенок молча разглядывал свои торчащие из сандалий пальцы, похожие на крошечные запылившиеся картофелины. Иоханнеса охватила жалость: ему хотелось помочь ребенку, ведь за короткое время они стали хорошими друзьями, но как это сделать, он не знал.

— Ты ведь путешественник, — требовательно произнес ребенок и с надеждой посмотрел на Иоханнеса. В самом деле, Иоханнес побывал во многих местах и повидал немало людей, он рассказывал об этом ребенку, однако теперь он вынужден был смотреть в сторону, притворяясь, что внимательно следит за проносящимися мимо машинами. В конце концов, покраснев, он сказал, что мог и не узнать его родителей.

Ребенок с несчастным видом теребил обтрепанный рукав рубашки, затем вдруг потянул курточку вниз, так что она стала ему до самых колен.

— Теперь у меня новое пальто, — засмеялся он. — Если хочешь, я могу и из твоего пиджака сделать пальто, — похвастался ребенок.

«В эту минуту мне очень захотелось что-нибудь подарить ребенку, — записал в своем дневнике Иоханнес, — но в кармане у меня ничего подходящего не оказалось. Правда, когда-то я купил деревянную собачку и всегда носил ее с собой как талисман. Но в собачке не было ни искорки жизни, к тому же она была уродлива, и я подумал, что ребенок может обидеться. Не помню, чтобы когда-либо раньше я чувствовал себя столь беспомощным».

Так Иоханнес ничего и не смог подарить ребенку.

— Мы живем на даче, на берегу реки, — сказал ребенок. — Я обещал, что не уйду далеко от дома, а если уйду, то сразу вернусь.

Ребенок побежал через площадь. Иоханнес смотрел, как он исчезает среди домов. Затем из-за угла выехал трамвай, у дверей толпились люди, входили и выходили, электрические часы показывали четверть пятого, стрелки рвались вперед, улицы растекались в разные стороны. В витринах магазинов улыбались застывшие женские фигуры, зеленый свет сменился желтым, желтый красным, все машины остановились. На застывших женщинах были пестрые платья. Иоханнес перешел дорогу, шагнул в открытую настежь дверь и увидел два ряда столиков, за столиками сидели дети и ели мороженое. У окна оказалось свободное место, Иоханнес подумал, что оттуда ему будет хорошо видна улица, и сел.

Позднее, вспоминая этот миг, Иоханнес записал в дневнике: «Я был очень рад, что пришел сюда. Вокруг меня сидело много счастливых детей, и все они были такие славные. Загорелые, хорошо одетые, у девочек в косичках разноцветные ленты, мальчики аккуратно причесаны. И с каким аппетитом они уплетали мороженое! А как, наверно, радостно было женщине, то и дело заменявшей пустые вазочки полными, в которых горделиво возвышались коричневые, желтые и белые, дымящиеся от холода, шары. Я думаю, что никто в этом мире не получил в тот день столько благодарных детских улыбок, как эта разносчица мороженого».

Когда женщина подошла наконец к столику Иоханнеса, он заметил, что у нее волосатые руки и на одном пальце сверкает кольцо с парусником, а из-под рукава выглядывает татуировка. Вдруг там изображено что-то непотребное, испуганно подумал Иоханнес, но в этот момент женщина грубым мужским голосом произнесла:

— Чего уставились, никогда официанток не видели?

Дети захихикали.

— Вы за этим столиком четвертый, — сказала женщина, — интересно, что я должна думать по этому поводу?

Дети захихикали еще громче, словно мышки запищали вокруг Иоханнеса, и сквозь этот писк прорвалось злобное шипение кошки:

— Послушайте, а вы, случаем, не пьяный?

Иоханнес покраснел — уши запылали, ему показалось, что они вот-вот отлетят от головы; он огляделся: на него были направлены взгляды смеющихся детей, от смеха из глаз их на столики падали крупные слезы, официантка время от времени вытирала столы тряпкой, потом она достала из кармана газету, разорвала пополам и, приподняв одну, а затем другую ногу Иоханнеса, подстелила под них газету.

— Теперь вы, по крайней мере, пол не запачкаете, — сказала она хриплым голосом. Смех стал оглушительным. Дети, сидевшие поодаль, забрались на стулья, чтобы получше разглядеть Иоханнеса.

— Вы, конечно, извините, народу у нас сегодня столько, что некуда иголку воткнуть, но долго ли мне ждать, пока вы решите, что вам принести, — произнесла официантка. Иоханнес быстро что-то заказал, но собственных слов не услышал, потому что они потонули в раскатах бешеного хохота. Официантка же, видимо, расслышала, потому что зашагала к стойке, перелезла через нее и затерялась среди тортов и винных бутылок.

— Вы не волнуйтесь, она вам обязательно принесет, — подбодрил его мужчина, сидевший за соседним столиком и наблюдавший за этой сценой. Иоханнес, стараясь не думать об инциденте, глянул в окно и увидел дорогу, вымощенную булыжником, вдоль нее в человеческий рост поднималась живая изгородь, за ней пролегало железнодорожное полотно, по которому шла электричка, дребезжали стекла в соседних домах.

По этому поводу Иоханнес записал в дневнике:

«Когда женщина сказала, что я четвертый, меня охватили всевозможные подозрения. Я постарался их конкретизировать, но, не располагая никакой информацией относительно того, что же произошло с тремя предыдущими, я, с помощью каких-то смутных ассоциаций, пришел к страшному выводу — тех троих, должно быть, уже и не существует. Я не думаю, что у меня такая уж испорченная фантазия, но перед моими глазами возникла картина: в зал входят люди, одетые в форму правосудия, окружают мой столик, и один из них начинает зачитывать какой-то необдуманно, видимо в спешке, в обеденный перерыв, составленный приговор, и мне не остается ничего другого, как бежать через закрытое окно, либо, подчинившись им, встать и позволить провести себя под конвоем через весь город, как последнего преступника, и никому не придет в голову, что я — ни в чем не повинный посетитель кафе, и когда все будет кончено, никто не придет на мою могилу всплакнуть, ибо люди не знают меня, поскольку им не хватило времени меня узнать».

Иоханнес попытался отворить окно, но внезапно вздрогнул и закрыл глаза руками: по дороге, пошатываясь, шел мужчина, за ним с плачем бежала женщина, мужчина оттолкнул женщину в сторону и перелез через изгородь на железнодорожное полотно. В тот же момент задрожали окна и мимо промчался поезд. Иоханнес, прижав руки к глазам, слушал глухой стук колес, постепенно растворявшийся в шуме кафе. Потом открыл глаза и увидел, что мужчина и женщина бредут в обнимку по другую сторону железной дороги, оба целые, невредимые и… пьяные. Иоханнес облегченно вздохнул — официантка, вежливо улыбнувшись, поставила перед ним чашку кофе и тарелку с пирожками, и мужчина за соседним столиком, наблюдавший за происходящим, сказал: