Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

Конечно, какой-нибудь сноб надутый скажет: "Романтики"? Фи!" Но кто знает его? А "Романтиков" знают все!

После каждого концерта буквально подруливают на машинах поклонники: директора магазинов, все такое... В общем, "торговцы пряностями", как я их называл. И везут в какой-нибудь загородный ресторан, где давно уже уплачено за все вперед, даже за битую посуду, или в баню какую-нибудь закрытого типа!

Особенно верными "Романтикам" поклонники с живорыбной базы оказались: везут после концерта к себе на базу - ловят рыбу в мутной воде, мечут икру! Портфели форели! Сига до фига!

Надо же, какая жизнь у "Романтиков" оказалась!

И чуть было все это не рухнуло.

Однажды мчусь я на встречу с ними, слышу вдруг: "Эй!"

Гляжу, друг мой Леха стоит. Вместе с ним работали, потом он, на что-то обидевшись, на ЗНИ перешел - Завод Неточных Изделий. Неважно вообще выглядит, надо сказать. Одет рубля так на четыре. Но гордый.

- Ну, как живешь? - многозначительно так спрашивает меня.

- Нормально! - говорю. - Жизнь удалась. Хата богата. Супруга упруга.

- А я понял, - говорит, - что все не важно это! Считаю, что другое главное в жизни!

И замолк. Что же, думаю, он назовет? Охрану среды? Положение на Востоке? Но он вместо этого вдруг говорит:

- Столько подлецов развелось вокруг - рук не хватает! Вот, думаю пощечину этим запомнит любой подлец!

Вынимает из-за пазухи странное устройство, вроде мухобойки: к палочке приколочена старая подошва.

- Вот, - говорит.

Честно говоря, это меня потрясло!

- Да брось ты это, Леха! - говорю. - Давай лучше поехали со мной, отдохнем! По дороге Леха мне говорит:

- А помнишь, у тебя ведь была мечта: поехать в глухую деревеньку, ребятишкам там математику преподавать, физику!

- Не было у меня такой мечты!

- Ну посмотри мне в глаза!

- Еще чего! - говорю. - Отказываюсь!

Приехали мы с ним на концерт, после концерта повезли нас живорыбщики на охоту. Все там схвачено уже было: утки, павлины. Вместо дроби стреляли черной икрой.

И только начался там нормальный разворот, слышу вдруг с ужасом: "Шлеп! Шлеп!" - Леха мухобойкой своей пощечины двум живорыбщикам дал.

- Леха! - кричу. - Ты что?!

С огромным трудом, с помощью шуток, прибауток и скороговорок отмазал его.

Вспомнил я, когда домой его вез: ведь давно уже клялся не иметь с ним никаких дел!

... Однажды уговорил он меня поехать с ним в туристский поход. Взяли две одноместные палатки, надувную лодку, забрались на дикий остров на Ладоге. Днем там ничего еще было, но ночью житья не было от холода и комаров. Леха каждую ночь вылезал, просил, чтоб я палатку его песком обкопал, чтобы щелей не оставалось для комаров. Днем намаешься как Бог, да еще ночью просыпаешься вдруг от голоса:

- Эй!.. Закопай меня!

Слегка устал я от такой жизни. Сел однажды вечером в лодку, на берег уплыл - там какая-то турбаза была. Никого не нашел там - все в походе были, - только увидел на скамеечке возле кухни молодую повариху.

- Привет! - обрадованно говорю. - Ты что делаешь-то? Работаешь?

- Не! - отвечает. - Я отдежурила уже!

- А чего не идешь никуда?

- А куда идти?

- А поплыли на остров ко мне?

- Не!

- Думаешь, приставать к тебе буду?

- Ага.

- Да нет. Невозможно это. Знаешь, как холодно там? В двух ватниках приходится спать!

Нормальный человек, послушав нашу беседу, подумал бы: странно он ее уговаривает!

Но именно такие доводы, я знал, только и действуют.

- А люди там, - канючила она. - Что скажут?

- Да нет там никого. Я один.

- Честно?

- Ей-Богу, один!

Долго плыли мы с ней по темной, разбушевавшейся вдруг воде, в полной уже темноте приплыли на остров. С диким трудом, напялив на нее два ватника, уговорил я ее залезть в палатку - и тут появился Леха, с обычным своим ночным репертуаром:

- Эй! Закопай меня!

В ужасе выскочила она из палатки, увидела Леху и с криком "О-о-о!" умчалась куда-то в глубь острова. Всю ночь я ее проискал, утром только нашел на кочке посреди болота.

И поклялся я, когда обратно мы плыли: с Лехой больше никаких дел не иметь!

И вот надо же - снова появился, притулился ко мне. Жена моя почему-то с горячей симпатией к нему отнеслась.

Только приходил (а он теперь часто стал приходить) - усаживались друг против друга на кухне и начинали горячо обсуждать заведомую чушь!

Но это еще не все, что произошло.

Однажды - прихожу поздно вечером домой, вижу: сидит на кухне какой-то старичок.

- Кто это? - тихо жену спрашиваю.

- Не знаю! - плечами пожала.

- А кто же впустил его?

- Я.

- А зачем?

- А он приехал к родственникам, а их нет. Что уж я, не могу старичка пустить?!

Всегда так, с повышенной надменностью держится, когда чувствует, что совершила очередную глупость.

- Здесь сараюшка-а стаяла, - старичок повторяет.

Какая такая сараюшка, так и не добился я от него.

Ну ладно уж, положили его на нашу тахту, сами в кухне на раскладушке легли. Жена лежит в темноте, вздыхает. Потом говорит:

- ... Сегодня над церковью у нас журавли весь день кружились, кричали. Наверно, вожака потеряли!

- Ну и что ты предлагаешь... К нам, что ли?!

Потом заснула она, а я долго лежал в темноте, руки кусал, чтобы не закричать!

Когда же это кончится, ее дурость?!

Потом заснул все-таки.

Просыпаюсь, иду посмотреть на старичка - и падаю. Старичка нет, и так же нет многого другого! Причем взято самое ценное - диссертацию мою так и не взял, хотя она на самом видном месте лежала!

- Вот это да! - почему-то чуть ли не обрадованно жена говорит.

- Ну, довольна? - говорю. - Кого в следующий раз пригласишь? Думаю, прямо уже убийцу надо - чего тянуть?

Обиделась, гордо отвернулась. Слезы потекли. Бедная!

И тут впервые у меня мысль появилась: а ведь погубит меня эта хвороба!

Снова теперь хозяйство нужно поднимать - старичок даже кафель в туалете снял! Решил к Дзыне пойти на откровенный разговор: стихов никаких он не пишет, дел не делает, а считается, как договорились, соавтором Костылиным и половину гонорара за песенки получает. Приезжаю к нему - и узнаю вдруг сенсацию: Дзыня, слабоумный мой друг, первое место на конкурсе молодых дирижеров занял и приглашение получил в лучший наш симфонический оркестр! Вот это да! Балда балдой, а добился!

- Ну ты, - говорю, - чудо фоллопластики... Жизнь удалась?

- Удала-ась!

- Но как Костылин-то... соавтор мой... ты, наверно, теперь отпал?

- Это насчет песенок-то? Конечно! - Дзыня говорит.

Хороший он все-таки человек! Сам отпал, и не вниз, что морально было бы тяжело, а вверх!

Позавтракали с ним слегка, потом пригласил он меня на репетицию.

Встал Дзыня за пюпитр, палочкой строго постучал... Откуда что берется! Потом дирижировать начал. Дирижирует, потом оглянется на меня - и палочкой на молодую высокую скрипачку указывает!