Елена Попова - Седьмая ступень совершенства

Как-то пришел следователь. Воспользовавшись служебным положением и показывая свое удостоверение даже тем, кто его об этом не спрашивал, он проник к Евгении без очереди. Но вместо того, чтобы задавать вопросы и самому же на них отвечать, он достал фотографию довольно симпатичной, курносенькой девушки и сказал:

- Вы не могли бы...

- Что? - улыбнулась Евгения.

Следователь напрягся и, словно превозмогая себя, добавил:

- Она меня не любит... - при этом он покраснел, а невысокий его лоб от огорчения покрылся морщинами - продольными и поперечными, образующими что-то наподобие решетки.

- Не могла бы, - сказала Евгения. - Вам надо попытаться самому.

- Я пытался! - сказал следователь.

- Значит, это не судьба, - сказала Евгения.

- А кто судьба? - спросил следователь.

- Это вы узнаете сами.

- Как?

- Очень просто. Это будет тогда, когда вам не надо будет пытаться, и все произойдет само собой.

- Разве так бывает? - спросил следователь, который в отличие от своей обычной манеры никуда не торопился, не перебивал, а напротив, ловил каждое ее слово.

- Конечно. Так всегда и бывает, если это судьба.

Вечером позвонил Бухгалтер и сказал, что то, о чем она его просила, улажено и она может возвращаться.

Евгения простилась с Зойкой, сказав при этом, что деньги, которые она успела заработать в медицинском центре "Седьмая ступень совершенства", та может забрать себе в благодарность за гостеприимство. Потом она пожала сухую руку "индуса" и, не дожидаясь завтрашнего дня, отправилась к вечернему поезду.

Между тем, на другой день в медицинский центр "Седьмая ступень совершенства" пришло еще больше народу, многие даже стояли, но постепенно, с каждым днем эта численность стала уменьшаться, пока не вернулась к прежнему показателю. Так что охранник - рыжий здоровенный парень - опять мог спокойно дремать в своем кресле.

К утру выпал снег, не такой роскошный и белый, как в деревне Тютино, но все равно снег. Тонко, прозрачно он покрыл дома, деревья, дороги и тротуары, и все вокруг от этого стало серо-белым. Было морозно, и Евгения надела шубу.

На месте старого дома под деревом Евгения опять встретила Валю в коротком, детском пальто... Валя посмотрела на нее, как смотрят только "они" - не в глаза, а как-то размыто, как-то сквозь, вообще и в целом - и благодарно улыбнулась. Ведь когда-то в детстве она очень любила маленького Николая Павловича... Она любила его за все - за то, что он такой уверенный в себе, важный, что у него всегда аккуратно наглаженный школьный костюмчик, начищенные ботинки и какой-то удивительный прозрачный (а всего-то пластмассовый, но только у него) розовый пенал... Она любила его даже за то, что у него очки, и за то, что иногда он грызет ногти. Ждала его по утрам, когда он шел в школу в своем аккуратном костюмчике и начищенных ботинках, с замечательным прозрачным розовым пеналом в ранце, а она шла за ним следом, позади шагов на десять... Он страшно злился и делал вид, что не замечает ее, но она все равно была почти счастлива, нескладная девочка в коротком пальтишке из дешевого мнущегося драпа.

Над всем этим Валя смеялась, когда стала взрослой... Но Евгения знала, любовь - это дар Божий, независимо от того, кто любит, мужчина, женщина, старик или ребенок. А дар Божий никуда не исчезает. Невидимым облаком окутывает, оберегает, охраняет того, кому предназначен. И уже не важно стоит он того или нет, потому что никто не вправе сказать - кто стоит, а кто нет... И перед кем...

День тянулся неспешно, чуть лениво. Грели батареи, за окном опять пошел жиденький снег... Сослуживица поставила на стол перед Евгенией стакан чаю и угостила конфетой. Короче, все это было не лишено приятности. Ближе к обеду пришла Хвоста и сказала, что Николай Павлович просит ее зайти. На Евгению Хвоста все еще обижалась и сообщение высказала довольно сухо.

- Сейчас, - сказала Евгения. - Я только допью чай.

Она допила чай и поднялась на этаж выше. Дверь в кабинет Бухгалтера была приоткрыта... Бухгалтер сидел за столом перед ворохом бумаг, что-то жевал, осыпая крошками запущенную бороду и грудь, и рассеянно смотрел в окно...

Видеть Евгению Николаю Павловичу было очень неприятно, он просто не знал, как себя с ней вести.

- Садись, - сказал в результате немного грубовато.

Он опять стал полнеть и уже переместился из старого студенческого в свой обычный костюм.

Николай Павлович открыл сейф, вытащил из него уже знакомый Евгении дипломат и раскрыл его - на дне, тесно прижавшись друг к другу, лежали уже знакомые Евгении пачки денег.

- Бери! - отрывисто сказал Николай Павлович. - Сколько хочешь! Бери все! Ну! - и так угрожающе тряхнул дипломатом, как будто хотел вывалить их все ей в подол.

И тогда Евгения сказала, что если уж он так хочет отдать ей эти деньги, то пусть перешлет их в деревню Тютино, пусть там на них построят дорогу, по которой будет приезжать автолавка и автобус, чтобы возить детей в школу, ну а если этих денег окажется для этого слишком мало, пусть купят что-то другое, для них полезное.

На какой-то момент Николай Павлович опешил, а потом вскричал чуть ли не со стоном:

- За-че-м?!

- Я обещала, - сказала Евгения.

Вечер тоже был не лишен приятности. Расслабленно молчали знакомые вещи, поскрипывал старый шкаф, мурлыкали батареи. И когда Евгения собралась ложиться спать, позвонила Кларка и стала жаловаться на скуку.

- Нет проблем, - сказала Евгения сонным голосом. - Выброси-ка из голубой комнаты банку с клеем. Это тебя развлечет.

Николай Павлович, скрепя сердце, все-таки послал деньги в деревню Тютино, небольшие, но все-таки послал, и пока они путешествовали по огромной стране, то все уменьшались и уменьшались. Был разгар зимы, и деревни Тютино почтальон не нашел, точнее нашел одни торчащие из снега печные трубы. Лопаты у него под рукой не было, да он и не нанимался снег разгребать, так что решил вернуть их на почту и подождать до весны, пока не растает снег. А пока таял снег, таяли вместе со снегом и эти деньги - инфляция, что поделаешь - и к весне вместе со снегом превратились в ничто.

А может это и к лучшему, и прав был Голоян - не надо вмешиваться в жизнь, пусть Бог ткет свой узор... Получи в деревне Тютино деньги, так стали бы ждать другую тарелку и всю жизнь бы прождали, да внукам оставили в наследство - ждать... На краю земли, покоящейся на трех слонах, стоящих на черепахе, плавающей в безбрежном море вечности под застывшим небесным сводом, по ночам освещенным неподвижными, будто прибитыми гвоздями, звездами...