Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Молодой человек облегченно вздохнул и огляделся; наконец-то он был один! Он стоял посреди маленького и тесного коридорчика, освещенного грустной, полуистлевшей лампочкой со следами мела на стекле. Патрон ее наклонно торчал из побеленной стены, и под ним проходила полоса, ниже которой стена была выкрашена в зеленый цвет; пол был уложен кафельной плиткой, так что в целом коридорчик напоминал скорее чулан или ванную комнату, если бы не двери с обоих его концов, нарушавшие замкнутость пространства. Обе они, правда, были теперь заперты, и та, через которую проник сюда молодой человек, хранила за собой нерушимую тишь: квартира сразу же онемела, лишь только проводили нежданного гостя. Зато из-под второй, противоположной двери, из щели под нею, ползли подвижные, смутные тени, как в испорченной камере-обскуре, и тонкой линией разбегались по стенам и потолку. Там слышалось движение и шум, какой бывает в праздничных гостиных, когда все приглашенные уже собрались; шушуканье и шорох, и сдержанные голоса - все это показывало, что публика уже на местах, что концерт вот-вот начнется, и, глядя на живую щель под притворенной дверью и ловя каждый звук, молодой человек понял, что нынешнее его путешествие окончено и таинственный зал найден им. Уже готовясь войти и удерживая волнение, он приостановился еще на миг, сообразив, что нужно хотя бы бегло оглядеть себя и перевести дыхание перед тем, как очутиться в незнакомом обществе. Возможность чужого удивленного взгляда пугала его: он как-то не доверял себе.

Фамилия его была Протасов. К громкой славе этой фамилии он никакого отношения не имел и даже стеснялся ее. Собственная его семья из провинции, где он провел детство, тоже, как казалось ему, играла скромную роль в его нынешней жизни. Он работал. Но так как за несколько лет перед тем он окончил один из столичных вузов, то работа его состояла преимущественно в возне со всякого рода бумагами, и в кругу друзей он говорил о себе, что он ни что иное, как просто чиновник, самый обыкновенный чиновник, даже если теперь это называется по-другому. Он не выделялся какой-либо способностью или талантом, но бывал терпелив в своих занятиях, из отличительных же черт можно назвать разве что его холецистит, болезнь печени, которую он нажил в студенческие годы. Но это история обыкновенная среди студентов, принужденных пользоваться услугами общепита, и мы не стали бы о ней поминать, если бы этот факт не сыграл существенную роль в дальнейших событиях нашей повести.

Как раз в тот миг, когда Протасов, окинув спешным взглядом свои ботинки, брюки и плащ, почти высохший за время мытарств, убедился, что все выглядит как будто вполне удовлетворительно (он обдернул только пояс и поправил съехавшую на лоб шляпу), и уже хотел было перейти порог, уже поднял руку, чтобы толкнуть дверь, - как раз в этот-то миг и одновременно с этим его жестом в правом боку под ребром у него произошло внезапно какое-то особенное и мгновенное движение, и он ощутил укол до того явственный, словно сглотнул ненароком порцию швейных игл!

От неожиданности он опустил руку, схватился за то место, где эти иглы, разойдясь веером, застряли, и тут же сообразил, чтo с ним. Испуг и раздражение выразились на его лице: если не считать печени, Протасов был совершенно здоров и не привык еще к своеволию болезни. Перспектива приступа во время концерта сейчас же представилась ему...

Не зная, что начать, он стал обыскивать безо всякой надежды карманы: не завалялось ли в них каких-нибудь таблеток. Но никаких таблеток не было: он и не имел обыкновения носить их с собой. Он оглянулся. Конечно, можно было еще вернуться назад, отказаться от концерта и уехать домой. Но ему представилась картина новой встречи с обитателями квартиры, он подумал о том, что надо будет стучаться в клозетную дверь с засовом, и поскорее отбросил эту мысль.

Меж тем боль под ребром утихла так же скоро, как и началась. Вместо нее явилась тянущая пустота, но Протасову было известно, что и от пустоты не следует ожидать ничего хорошего. Все же отсутствие боли несколько его успокоило: он отпустил бок, твердо решил никуда не уезжать, решил еще, ободрившись, что "может быть, все и так само собой пройдет", еще раз, уже машинально, поправил шляпу и, украдкой вздохнув для проверки не вонзится ли от этого в печень новая игла, - вступил, наконец, в зал.

II

Зал не обманул ожиданий Протасова и действительно оказался миниатюрным. Но именно потому, что Протасов заранее настроился на что-то очень крошечное, выходящее из привычных масштабов, в первую секунду он искренно был поражен все же значительными размерами открывшегося ему помещения. От этого он не сразу понял, что неожиданный эффект вызван был особой отделкой и архитектурой зала. Зал имел форму подковы и состоял, по сути, из одного только партера. Однако вдоль стен бежали ряды фальшивых лож, стены были украшены злаченой гипсовой лепкой, а над галереей, тоже фальшивой, размещались глубокие, мягко оттененные ниши со скульптурными изображениями богов - покровителей искусства. Благодаря этому узкие пределы зала словно бы расширялись и вогнутый полусферой лепной потолок казался далеким и заключавшим множество пространства. Из центра его опускалась до уровня галереи тяжкая роскошная люстра, вся состоявшая из золотых цветков, листьев и завитушек, увенчанных лампочками-свечами, и такие же лампочки лили свет из двурогих подсвечников, размещенных в простенках меж ложами первого яруса. В зале царило оживление, уже слышанное Протасовым сквозь щель под дверью, публика прибывала, расходилась по рядам и усаживалась в строгие, вишневого плюша кресла с прямыми спинками и резными подлокотниками, сейчас же напомнившие Протасову кресло из только что виденной гостиной, но меньшие размерами и без лишних ухищрений. Здесь они были вполне уместны и не казались прихотью или крайностью.

При появлении Протасова несколько пар глаз обратилось к нему; дверь, через которую он вошел, была черным или запасным ходом, спрятанным в закутке, справа от сцены. Может быть, она была устроена здесь на случай пожара... Главный же, центральный вход - очевидно, тот самый, о котором и говорила женщина - помещался прямо напротив, посреди изогнутой дугою задней стены. Через него притекала все новая публика, и те, кто занял уже места, не могли видеть вновь входящих, сидя спиною к ним; зато Протасов, выйдя к сцене, оказался как бы на перекрестке всех взглядов, увидал перед собой ряд лиц, казавшихся мелкими и лишенными выражения, как это всегда случается в толпе, даже организованной залом, и не смутился потому только, что в обращенных к нему глазах не разглядел ничего особенного, кроме равнодушного отблеска лампочек-свечей. К тому же и билет, все еще сжатый у него в пальцах, вступал уже здесь в силу и давал ему такое же право присутствовать в зале, как и всем остальным.