Коллектив авторов - Русский полицейский рассказ (сборник)

Вечером в тот же день, гуляя в палисаднике, я случайно услыхал, как хлопнула калитка, – кто-то вошел во двор. Раздвинув кусты сирени, я стал всматриваться в ночную темноту и различил одного из десятских, который, крадучись, тихо направился к холодной и осторожно постучал в окно. Должно быть, окно открыли, потому что послышался тихий голос Сагачка:

– Опанас, ты?

– Я, – так же тихо ответил десятский.

– Принес все?

– Все, только булок не было – раскупили, так я хлеб взял. А колбаса прямо из печки, еще теплая.

– Хорошо, а то я хочу есть, словно сто собак. Так выпьем разве по одной.

– Что ж, выпьем.

Но выпить им не удалось: я конфисковал и водку, и колбасу, которая распространяла дразнящий аппетитный запах чесноку, и хлеб. Я осмотрел окно холодной и увидел, что оно совершенно незаметно открывается вверх на шарнирчиках. Между тем, когда я по приезде первый раз осматривал холодную, Сагачок сказал, что окно закрыто наглухо, и мне показалось то же: помню, я даже щелкнул пальцем в оконную раму. Я велел десятскому принести фонарь, гвоздей и молоток и наглухо заколотить окно. Воображаю, как чувствовал себя Сагачок со своим неудовлетворенным аппетитом, словно у ста собак!

Когда десятский, в моем присутствии, открыл дверь холодной, чтобы выпустить Сагачка на свободу, я внушительно заметил Сагачку, что за малейший проступок буду подвергать его аресту, Сагачок обиженно пожал плечами и грубо сказал:

– Ну что ж, и буду сидеть. Очень-то я боюсь вашей холодной.

– Да как ты смеешь так грубо говорить со мною? – накинулся я на Сагачка. – На три дня под арест.

Сагачок и десятский только вытаращили глаза в полном недоумении, но я тотчас привел в исполнение мое распоряжение, и Сагачок вновь очутился в холодной под замком.

После полудня жена Сагачка принесла ему обедать. В «блызнюках» были картофельный суп и житнии галушки, скупо посыпанные творогом. Я думаю, что Сагачок, избалованный за двадцать пять лет приставской кухней, а теперь к тому же и нежной заботливостью Афии, не очень-то был доволен таким обедом. Последнее я заметил жене Сагачка, которая, кстати сказать, выглядела как старая баба: видно, несладко жилось с таким мужем.

– А чтоб он «хоробы» наелся, лентяй проклятый! Bсе люди, как люди, а он – черт знает что такое! Пускай еще Бога благодарит, что и это принесла ему поесть. Разве он заслуживает? Копейки никогда на дом не даст, все на баб да на водку тратит! Ах, расскажу я вам про всю мою горькую жизнь… – И жена Сагачка начала рассказывать еще про то, как была девушкой, и к ней сватался Федько Вдовиченко, а она – известно – молодая, глупая, – вышла замуж за Сагачка.

Я выслушал ее рассказ, хотя даже мое полицейское терпение подвергалось риску лопнуть, как мыльный пузырь, – очень уж долго и слезливо она рассказывала…

Следующий день был воскресный, и жена, со слов Афии, сказала мне, что Сагачок приглашен в кумовья к Варапузю, одному из стручанских богачей, и что Варапузь уже несколько раз осведомлялся стороной, не выпущу ли я его кума из холодной?.. Меня это очень порадовало, так как – я знал – пребывание Сагачка в холодной на пище его жены вместо веселого времяпрепровождения за ужином с приличной выпивкой на крестинах было для него весьма чувствительным наказанием.

Когда Сагачок, отбыв арест, вышел из холодной, лицо его было мрачнее тучи; он не мог примириться с тем, что в холодной нельзя играть в карты, пить водку и весело беседовать с приятелями, что нужно довольствоваться стряпней жены вместо приставской кухни и что, наконец, сидя в холодной, нельзя быть кумом у Варапузя.

Я немедленно вручил Сагачку пакет и велел тотчас отнести в волость. Сагачок сунул пакет за пазуху и заметил, что по дороге в волость он умрет с голоду, а потому, прежде всего, должен поесть что-нибудь.

– На три дня под арест, – распорядился я, отняв у него пакет и вручая десятскому. Сагачок, видимо, испугался не на шутку, стал просить меня о прощении, хотя вряд ли понимал, за что, собственно, я наказываю его. Но я был неумолим, и Сагачок снова отсидел в холодной.

Я выехал на несколько дней в стан, а Сагачок остался на свободе. Вернулся я домой ночью, и кучер стал распрягать лошадей, а я, зайдя в комнату, вышел затем к колодцу взять свежей воды, так как Афия не переменила воды в графине, меня же мучила нестерпимая жажда. В это время к кучеру подошел Сагачок и, понятно, не видя меня, спросил его:

– Ну что, Трофим, во благополучии привез его на мою беду?

Кучер рассмеялся и ответил:

– Привез, привез, не беспокойся: будешь сидеть в холодной. Дорогою разболтался со мною про тебя и говорит: «Будет он вечно сидеть в холодной, заморю его, как зайца».

– А не врешь?

– Ей-богу, не вру. Так и сказал: заморю, как зайца, – побожился кучер, взяв грех на душу.

– Так почему ты не опрокинул его в какой-либо ров и не придавил бричкой?

– В ров?.. Зачем?.. Он – хороший человек, пускай себе живет на здоровье.

– Так, хороший – только характер у него проклятый: никогда не рассердится, но так донимает словами, что лучше морду бы тебе разбил. И всюду нос свой тычет, все знать ему нужно. Вот теперь посиди в холодной, не то что прежде. Эх, сколько я пережил приставов, все были лучше этого! Но меня он не скрутит, вот увидишь.

Кучер снова рассмеялся. Это, видимо, подзадорило Сагачка, потому что он продолжал с апломбом:

– Не смейся – я тоже не дурак и придумал штуку. Как только он посадит меня в холодную, то вместо жены обед мне будет приносить кум Осипенко. И – знаешь – что? Всякий раз будет передавать по бутылке водки или «запеканки», чтобы веселей мне было, – мы с ним вчера так условились. А обед…

Я не стал слушать дальнейший разговор Сагачка с кучером и незаметно ушел в комнату.

На другой день, утром, не помню – по какому случаю, я снова посадил Сагачка в холодную. После полудня пришел десятский взять ключ от холодной, чтобы передать принесенный Сагачку обед.

– Кто принес обед? – спросил я.

Десятский довольно неопределенно ответил, что жена Сагачка почему-то передала обед через соседа, который случайно шел в эту часть села.

– А кто этот сосед, не кум ли Сагачка Осипенко?

Десятский как-то съежился от неожиданности вопроса и только твердил:

– Так, так, так…

– Ну, пойдем, дадим Сагачку пообедать, – и, захватив ключ, я вышел в сопровождении десятского.

У дверей холодной стоял какой-то стручанин, который при виде меня поспешил снять шапку. Я подошел к нему вплотную и крикнул:

– Давай водку! Живо!

Стручанин моментально полез в карман и вытащил бутылку водки, которую я безжалостно конфисковал. В «блызнюках» был вкусный, с запахом старого сала борщ, вареники с творогом и кусок колбасы. Я приказал ему убрать принесенный обед и пригрозил, что если хоть раз еще увижу его на территории становой квартиры, то упеку на два месяца в тюрьму. Нужно было видеть, как улепетывал почтенный кум Сагачка, – словно мальчишка, наказанный за кражу огурцов в огороде. Весь этот день Сагачок провел на пище святого Антония, и только вечером жена его принесла бедному узнику кое-что на ужин.