Аполлон Григорьев - Офелия. Одно из воспоминаний Виталина
- Название:Офелия. Одно из воспоминаний Виталина
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Наука», ленинградское отделение
- Год:1980
- Город:Ленинград
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Аполлон Григорьев - Офелия. Одно из воспоминаний Виталина краткое содержание
Продолжение рассказа без начала, без конца и в особенности без морали
В рассказе описывается реальное событие из студенческой жизни А. А. Григорьева и А.А. Фета: их влюбленность в «крестовую» сестру Г. Лизу.
Офелия. Одно из воспоминаний Виталина - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
– Мне и вам притворяться некогда – я вам говорю, что дело идет о вашем сердце.
– О сердце?… У меня нет сердца! – и она засмеялась.
– Gnade, Gnade für dich selber… [13]– играл я почти с отчаянием. Подошла моя мать.
– Ну что, Лиза, нравится ли тебе жених? – спросила она.
– Жених! какой жених, тетенька? – говорила Лиза с аффектированным простодушием.
Мне было больно за нее, мне было больно за искажение ее природы… – я кончил играть – я ушел наверх.
И вот я один – и сердце мое разбито…
Неужели прав Вольдемар? неужели страдание – блажь, вздор, неужели все гадко, и все довольно гадостью?
Он хохочет злым смехом над моим отчаянием.
– Да тебе-то что? – говорил он, – разве ты влюблен в нее?…
И в самом деле, ведь она счастлива, ведь она больше ничего не требует, ведь она отрекается от сердца… Я должен радоваться ее счастию.
Так, по крайней мере, говорит нравственность.
Вчера было обручение. Она стояла веселая и спокойная, но на жениха смотрела она как на что-то совершенно чуждое и постороннее.
После обручения он пустился в нежности; она невольно отворачивалась.
И между тем – она была весела!
Все были довольны. Отец ее был пьян.
Когда мы шли домой, ночь была холодная, светлая: месяц вырезывался светло и ярко. Во мне жило в эту минуту прошедшее, я снова мечтал, я забылся… Нет, нет, – мое блаженство, мое страдание – только мое и ничье более; другие – не поймут его, ибо не знают его, ибо другие – от мира.
Но зачем же сердце просит доверенности, зачем стремится оно жадно разделить каждое святое, прекрасное впечатление?…
…Поговорим, мой милый,
О Шиллере, о славе, о любви! – [14]
сказал мне нынче Вольдемар, с тою редкою обаятельною улыбкою, за которую я забываю все пытки, какими он меня мучит.
Я до зари просидел у его постели, слушая его рассказы о первых грезах его поэтического детства, читая его стихи, рассказывая ему свои верования… Да! Этот человек один из немногих избранников искусства – и у меня есть назначение около него…
Благодарю Тебя, боже, за это назначение, благодарю Тебя за смирение, которое вера в Тебя, навеки живущего, сообщила мне – больному, падшему, утомленному.
Да будет воля Твоя, Отче!
Алеет заря… розовым сиянием озарена моя маленькая комната, портрет матери на стене и в углу крест божественного Учителя. Все мое со мною.
Пора заснуть, пора увидеть светлый, милый образ!
Боже, боже, сжалься над нею, сжалься надо мною… осуди меня на вечное мучение, но спаси ее.
Бедный ангел, бедное дитя… ужели ты осуждена последним, роковым судом?…
Палачи, демоны… о Спаситель, Спаситель, вырви ее из когтей их!..
Спаси ее, спаси ее!..
О! неужели только за то проклята ты, мое дитя, что ты чиста и прекрасна, что ты нежна, что пытка упреков и жалоб ужаснее смерти и несчастия…
Спаситель, я во прахе перед Тобою, я готов на муки и страдания.
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …
Целую ночь, длинную, бессонную, страшную ночь провел я в рыданиях и стонах. Неужели спасения нет!..
За нами прислали вчера: мать лежала в постели больная, и потому только мы одни с отцом пошли к ним. Приходим – все по обыкновению: за столом Елисеич и будущий зять с красными физиономиями, и перед ними графин с ерофеичем. Матушка недовольна будущим зятем, что мало приносит подарков, и ругает мужа за то, что он только-де и знает, что с раннего утра наливает глаза, что она-то-де уж такая несчастная и т. п.
Я сел играть по обыкновению; она стояла подле меня прекрасная, молодая, с огненным румянцем на щеках, с тихо волнующеюся грудью…
Мы говорили – о чем мы говорили? – не знаю.
– Мне завидуют многие, – сказала она вдруг с горькою улыбкою.
– Вам?
– Да, – продолжала она так печально и жалко… – Mon frère, mon frère, je suis bien malheureuse! [15]– прошептала она едва слышно, склонивши голову на руку.
– А зачем вы не слушали меня, когда я говорил вам о сердце?… – отвечал я почти со слезами.
– Я вас не знала, простите меня… – И она подала мне руку, которую пожал я сильно.
Глаза ее были влажны… я почти плакал.
– На жизнь и на смерть? не правда ли?… – говорил я, не выпуская ее руки.
Мы долго сидели молча, смотря друг на друга. Ее бедная, стесненная, воздушная душа была, казалось, счастлива, нашедши для себя свободу и пространство излиться…
И тихо и грустно лилась из девственных уст печальная исповедь жизни, однообразной, но трепетной, но исполненной ожиданий, исповедь души светлой и воздушной, осужденной на душную и грубую темницу, исповедь молодости, жажды, желаний, встречающих на каждом шагу грубые противоречия, отвратительные оскорбления… Передо мной раскрылась святыня этого юного сердца, и я понял, что даже вечная ложь была заслугою в этой благородной природе, была чувством иного, лучшего назначения – и я готов был поклониться в ней самой лжи…
Бедное дитя мое… Офелия, Офелия.
Вольдемар поверил наконец в страдание, – он болен, как я же, от мысли о ее судьбе.
Нынче я ходил молиться за нее – но не мог молиться… Тяжелое чувство давит мне душу, чувство вражды и ненависти.
Целый мир кажется мне громадным демоном, которого когти впиваются во все светлое и прекрасное.
Зашел к ним: она больна, она страшно жалка… Принужден был говорить с этой несносной старой девой Анной Максимовной, с отвратительной гарпией, которая вешается на меня и на Вольдемара вместе и которая живет у них вроде компаньонки, родственницы, гувернантки или, точнее, приживалки.
Во мне разливается желчь.
Нынче утром был у нас жених и зашел к нам наверх выкурить трубку. Распространялся о своей любви к ней – и вдруг с каким-то странным смирением стал унижать себя перед нею.
– Где ей любить меня? – заметил он так жалко, что я, право, готов был заплакать. Это чувство понятно, – я не могу видеть даже мучения собаки.
Но – он и она, о мой боже!
Вечером пришла Анна Максимовна… она насильно посадила меня за рояль, кажется, для того, чтобы сказать мне, что она знает о моем участии к Лизе, о нашей дружбе – и потом, как Дионисий, тиран Сиракузский, [16]предложить себя в друзья, для составления трио.
Мне стало скверно.
Опять всю ночь не спали с Вольдемаром: он говорил, что хотел бы влюбиться, что ему это нужно для его поэзии, что влюбиться не трудно, стоит только захотеть…
Он постепенно экзальтировался.
Послезавтра – свадьба. Она приезжала с женихом… Я опять играл. Вольдемар говорил с нею. Он был хорош, он обаятельно улыбался, он не смеялся цинически.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: