Натиг Расул-заде - Про ослика, ослика

- А, смотрите - ослик! - воскликнула одна из девушек и рассмеялась звонко.

- Откуда он тут взялся? - равнодушно спросил парень, пожав плечами, взял свою подружку под руку и пошел с ней туда, откуда ослик вышел им навстречу.

- Он, наверно, весь этот чудный островок загадил, - недовольно произнесла вторая девушка, взяла своего парня за руку, и они тоже ушли куда-то.

Остался ослик один перед пустой лодкой, где лежали только вещи молодых людей. Он осторожно, боязливо, подрагивая на каждом шагу, вошел в воду, понюхал лодку, даже потрогал ее борта своими мягкими губами, и тут снова, как прежде, проснулось в нем сердце, тревожно, в смутном ожидании, счастливо застучало.

А когда вернулись четверо и увидели, как, покорно опустив голову, горячую от солнца, терпеливо ждал их ослик, стоя в лодке, они удивились, посмеялись, потом возмутились - от ослика остро пахло и стоял он на их одежде - и прогнали ослика обратно с лодки на островок. Он нетерпеливо перебирал ногами, боясь зайти в воду, провожал глазами лодку, и все у него внутри печально замирало.

В самом конце лета, в жаркий день, пристала к островку . еще одна лодка, и взрослые мужчины, приехавшие на ней, весь день вели себя, как те молодые ребята, привезшие ослика сюда - пили, громко кричали, размахивали руками, бросали бутылки в воду, а двое из них даже затеяли борьбу, валили друг друга в траву под одобрительный хохот остальных. А когда к вечеру, усталые и охрипшие, вернулись они к лодке, то увидели, как посреди лодки стоял печальный ослик, и по опущенным его глазам можно было понять, что он уже не надеется на удачу, не верит, что они могут взять его с собой, но очень, очень хочет поверить, что они, эти мужчины, - его друзья. Ни один из мужчин, конечно, в глаза ослику не заглядывал, чтобы прочесть все это, они хохоча прогнали его, уселись сами, и скоро лодку поглотили наступившие густые сумерки. Тогда ослик заплакал.

Он стоял, глядя в темноту, и горько, беззвучно плакал, вспоминая домик своего хозяина, скудную травку у этого домика, ворчание старика, острый запах кожи из его будки, обжигающее прикосновение его хворостины...

В середине сентября начались дожди, и не стало лодок, изредка приезжавших на островок в жаркие дни. В октябре дожди перестали пахнуть уходящим летом, дул свирепый северный ветер - хазри, швыряя ослику в глаза гроздья колючей, пресной влаги. Ослик бегал по островку взад и вперед, чтобы хоть немножко согреться, - укрыться тут было негде, самые высокие кусты доходили ему до морды, - ненадолго согревался, снова пускался бежать и, тяжело отдуваясь под дождем и ветром, с тоской вспоминал свое теплое стойло, в тишину которого по утрам вторгался дребезжащий человеческий голос.

И самые светлые воспоминания его были связаны с людьми, которых ему за свой короткий век приходилось видеть на земле, - он думал о старике хозяине, о людях, почти одних и тех же людях, встречавшихся им по пути за те несколько месяцев, что возил ослик старого сапожника до его будки из дому и обратно, думал он и о парнях, привезших его на этот проклятый и чудный островок, где он познал горечь свободы и одиночества, думал о тех четверых молодых людях, пробывших тут несколько часов, и о мужчинах, прогнавших его из лодки. И обо всех этих людях он думал тепло и немножко с грустью. Ослик верил, что все они - его друзья, хоть они этого и не знают.

А потом наступила зима.