Николай Лейкин - Актеры-любители

— Ахъ, Андрей Иванычъ, что ты говоришь! опять вздохнула Дарья Терентьевна.

— Я говорю про крайній случай.

— И въ крайнемъ случаѣ не хорошо. Двѣ съ половиной тысячи да одна — три съ половиной. Ну, что такое три съ половиной тысячи, ежели у нихъ дѣти пойдутъ!

— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь подвигаться по службѣ-то будетъ. Ну, похлопочемъ за него…

— Андрей Иванычъ, да ты, кажется, ужъ совсѣмъ?..

— Ничего я не совсѣмъ.

— Какъ не совсѣмъ? Ты такъ спокойно. Нѣтъ, нѣтъ… Люба привыкла къ роскоши.

— Ну, у себя въ конторѣ дамъ ему занятія. Въ банкѣ, онъ днемъ, а у меня по вечерамъ. — Помощникъ бухгалтера у меня есть-же и получаетъ тысячу двѣсти, — ну, вотъ это жалованье ему. Пусть трудится.

— Ахъ, не такого я себѣ прочу зятя!

— А какого-же? Чтобы съ неба звѣзды хваталъ?

— Андрей Иванычъ! Я съ тобой въ серьезъ, а ты въ шутку!..

— Да въ чемъ-же тутъ шутка-то?

— Ахъ, оставь пожалуйста.

Дарья Терентьевна надулась и вышла изъ кабинета мужа.

У Любы только и мыслей было, какъ-бы добыть свое метрическое свидѣтельство. Дѣло въ томъ, что она не знала даже, гдѣ оно хранится. Задать объ этомъ вопросъ отцу, хоть-бы при другомъ разговорѣ, она боялась, опасаясь, что отецъ догадается о задуманномъ ею планѣ, и потому рѣшилась попытать мать, считая ее попростоватѣе. Разговоръ о метрическомъ свидѣтельствѣ Люба начала съ матерью издалека. Передъ сномъ, когда Дарья Терентьевна зашла къ Любѣ въ комнату, чтобы проститься, Люба, все еще лежавшая съ компресомъ на головѣ, спросила ее:

— А у васъ живо еще ваше метрическое свидѣтельство?

Дарья Терентьевна даже выпучила глаза отъ удивленія, до того вопросъ былъ неожиданъ.

— Мое метрическое свидѣтельство? повторила она. — А тебѣ зачѣмъ? Зачѣмъ ты это спрашиваешь?

Люба улыбнулась, стараясь держать себя какъ можно хладнокровнѣе, и отвѣчала:

— Да вотъ я сейчасъ читала въ книгѣ про метрическое свидѣтельство. Потеряла одна дама свое метрическое свидѣтельство и черезъ это разныя хлопоты.

— Конечно-же живо. Оно у Андрея Иваныча.

— А мое? Вѣдь у меня тоже есть метрическое свидѣтельство?

— А какъ-же не быть? Тоже есть.

— И оно у папаши?

— Да… да…

— А гдѣ оно хранится?

— Всѣ бумаги у него хранятся въ конторѣ, въ желѣзномъ шкапу. Тамъ и метрическія свидѣтельства, тамъ и купчія крѣпости и духовное завѣщаніе. Только съ чего ты это спрашиваешь?

— Да просто такъ.

«Ну, изъ конторы, да изъ желѣзнаго шкапа мнѣ ужъ никакъ не добыть метрическаго свидѣтельства», рѣшила Люба и крѣпко опечалилась.

Ночью ей снилось метрическое свидѣтельство, снилось, какъ она ломаетъ гвоздемъ замокъ у желѣзнаго шкапа въ конторѣ, но вдругъ входитъ отецъ и накрываетъ ее. Люба тотчасъ-же проснулась. Сердце ея усиленно билось, на лбу выступалъ потъ. Послѣ этого сна она съ трудомъ могла успокоиться.

Утромъ первыя ея мысли были также о метрическомъ свидѣтельствѣ.

«Господи! Да неужели-же нельзя обвѣнчаться безъ метрическаго свидѣтельства?!.» мелькало у нея въ головѣ, а сердце такъ и сжималось болѣзненно.

На этотъ разъ Люба старалась уже казаться здоровою, такъ какъ она собиралась сегодня идти ко всенощной, дабы видѣться тамъ съ Плосковымъ. Передъ завтракомъ она надѣла на себя корсетъ, переодѣлась изъ блузы въ платье и вышла завтракать въ столовую.

— Лучше тебѣ теперь? Поправилась? спросила ее мать.

— Да вамъ-то какое дѣло! раздраженно отвѣчала Люба. — Сами причина моей болѣзни и еще спрашиваете! Послѣ такой передряги люди никогда не поправляются, а не валяться-же мнѣ цѣлый мѣсяцъ въ постели. Надо и воздуху понюхать. Сегодня, напримѣръ, я пойду ко всенощной.

— Ну, вотъ и отлично. Авось, Богъ тебя образумитъ. Помолиться никогда не мѣшаетъ. Пойдемъ вмѣстѣ, и я съ тобой пойду.

Люба вспыхнула и отвѣчала:

— Вотъ съ вами-то я ужъ ни за что не пойду? Что это, въ самомъ дѣлѣ, словно хвостъ, всюду сзади! И если-бы еще добрые родители были. А то въ болѣзнь вгоняютъ. Дайте мнѣ одной-то отдышаться.

— Нѣтъ, ужъ одну я тебя ни за что не отпущу. Вѣдь ужъ я теперь догадываюсь. зачѣмъ ты ко всенощной идешь. Чтобы съ нимъ видѣться?

— А хоть-бы и съ нимъ?

— Да что ты, бѣлены объѣлась, что-ли? Не пущу, ни за что не пущу, потому не желаю, чтобы ты съ нимъ видѣлась.

— Не убережете! сказала Люба и вышла изъ-за стола, не кончивъ завтрака.

Ко всенощной, однако, Люба не пошла и рѣшилась идти на свиданіе съ Плосковымъ завтра въ Пассажъ. Къ обѣду она опять не вышла, переодѣлась въ блузу и легла у себя въ комнатѣ съ книжкой въ рукѣ на постель. Отецъ, придя домой изъ конторы, по обыкновенію, зашелъ къ ней въ комнату поздороваться. Съ нимъ была и мать.

— Вотъ, сказала она указывая на дочь:- утромъ была человѣкъ человѣкомъ, выходила къ завтраку, а теперь раскапризилась и опять легла. А изъ-за чего раскапризилась-то? Изъ-за того, что я не пускаю ее сегодня одну ко всенощной, а хочу сама съ ней идти. Съ Плосковымъ, видишь ты, хочетъ тамъ видѣться и шушукаться, а я помѣха.

— Да вѣдь все равно не убережете, и не сегодня, такъ завтра буду съ нимъ видѣться, спокойно повторила свою угрозу Люба.

Андрей Иванычъ только покачалъ головой и пожалъ плечами. За обѣдомъ онъ сказалъ женѣ:

— Что-же это, однако, будетъ! Вѣдь такъ жить нельзя, ежели она не угомонится.

— Однако, не отдавать-же ее замужъ за перваго встрѣчнаго-поперечнаго! отвѣчала Дарья Терентьевна.

Такъ прошелъ еще день. На утро былъ праздникъ. Люба встала раньше обыкновеннаго, одѣлась съ утра и выходила къ утреннему чаю въ столовую.

— Къ обѣднѣ, что-ли, собралась? Пойдемъ ужъ хоть къ обѣднѣ-то вмѣстѣ, сказала ей мать, стараясь быть сколь возможно ласковѣе.

— Не желаю, рѣзко отвѣчала дочь.

— Да брось ты свой ретивый характеръ, будетъ тебѣ, угомонись.

— Бросьте вы сперва вашъ ретивый характеръ. Я своимъ ретивымъ характеромъ никому ничего не порчу, а вы мнѣ жизнь портите, въ болѣзнь меня вгоняете, до отчаянія доводите.

— Ахъ, актриса, актриса! покачала головой Дарья Терентьевна.

— А вотъ увидите, какая актриса.

Къ обѣднѣ Дарья Терентьевна отправилась одна. Когда-же она явилась домой, Любы дома уже не было. Словно какой тяжелый камень опустился на грудь Дарьи Терентьенны. Руки и ноги у ней задрожали.

— Гдѣ Люба? спросила она горничную.

— Ушли-съ… Полчаса тому назадъ ушли. Одѣлись и ушли.

— Куда?

— Да должно быть къ обѣднѣ.

— Что ты врешь! Ее въ церкви не было. Я даже молебенъ отстояла, всѣхъ мимо себя пропустила, а ее не видѣла.

— Должно быть, куда-нибудь въ другую церковь ушла.

— Господи! Да что-же это такое? Андрей Иванычъ! кричала, чуть не плача, Дарья Терентьевна и, когда тотъ вышелъ изъ кабинета съ газетой, сказала ему:- Вѣдь Любки-то дома нѣтъ. Она убѣжала.