Николай Лейкин - Где апельсины зреют

— Асти, Асти, де бутель! крикнулъ радостно Николай Ивановичъ слугѣ, показывая ему два пальца, и обратясь къ женѣ, заискивающимъ тономъ шепнулъ:- ну, вотъ и спасибо, спасибо, что переложила гнѣвъ на милость.

Жена, попрежнему, сидѣла отвернувшись отъ него.

Посѣтители кафе-шантана вели себя сначала чинно и сдержанно, накрашенныя кокотки въ до нельзя вычурныхъ шляпкахъ и перьями, птицами и цѣлымъ огородомъ цвѣтовъ, только пострѣливали глазами на мужчинъ, сидѣли за столиками въ одиночку или по-парно съ подругами, потягивая лимонадъ изъ высокихъ и узенькихъ стакановъ, но когда мужская публика разгорячила себя абсентомъ и другими ликерами, онѣ стали уже подсаживаться къ мужчинамъ. Дѣлалось шумно. Мужчины начали подпѣвать исполнителямъ и исполнительницамъ шансонетокъ, похлопывать въ тактъ въ ладоши, стучатъ въ полъ палками и зонтиками. Не отставали отъ нихъ и кокотки, поминутно взвизгивая отъ черезъ-чуръ осязательныхъ любезностей. Кто-то изъ публики вертѣлъ свою шляпу на палкѣ, подражая жонглеру на сценѣ. Это-то подъигрывалъ оркестру на губной гармоніи, гдѣ-то перекидывались кусочками пробокъ отъ бутылокъ и апельсинными корками. Конуринъ и Николай Ивановичъ съ любопытствомъ посматривали по сторонамъ и улыбались.

— Ахъ, быкъ ихъ забодай! Да не начнется-ли и здѣсь такое-же швыряніе другъ въ друга, какое было въ Ниццѣ на бульварѣ? — сказалъ Конуринъ. — Тогда вѣдь надо и намъ апельсинными корками запастись, чтобы отбрасываться. Эй, какъ тебя, гарсонъ! Ботега! Пятокъ апельсиновъ!

— Не надо. — Ничего не надо! строго крикнула на него, раскраснѣвшаяся отъ шипучаго Асти, Глафира Семеновна и взялась за бутылку, чтобъ подлить себѣ еще въ стаканъ.

— Глаша! Ты ужъ, кажется, много пьешь, замѣтилъ ей Николай Ивановичъ. — Головка можетъ заболѣть.

— Наплевать. Это на зло вамъ, отрѣзала та и выпила свой стаканъ до дна. — А что, довольны вы въ какое васъ заведеніе завезла я? съ злорадствомъ спрашивала она мужа.

— Да вовсе и не ты завезла, а извощикъ. Только не пей, пожалуйста, много.

— Ничего. Пусть пьетъ. Насъ двое. Справимся и съ хмельной, довеземъ какъ-нибудь, сказалъ Конуринъ. — Дай ей развеселиться-то хорошенько. Видишь, бабеночка отъ здѣшнихъ римскихъ развалинъ сомлѣла. Да и сомлѣешь. Цѣлый день развалины, да развалины…

— Вовсе я не отъ развалинъ сомлѣла, а отъ вашей поведенціи. Ну, и моя такая-же поведенція сегодня будетъ. Вонъ рядомъ, за столикомъ, интересный итальянчикъ сидитъ. Сейчасъ протяну ему свой бокалъ и чокнусь съ нимъ.

— Только посмѣй! — строго сказалъ Николай Ивановичъ.

— Отчего-же не посмѣть? Вы-же давеча за обѣдомъ чокались съ вертячкой. Здѣсь, заграницей равноправность женщинъ и никто не смѣетъ мнѣ препятствовать, — блажила Глафира Семеновна. — Чего вы около меня-то торчите? Идите, подсаживайтесь къ какой-нибудь накрашенной.

— Ой, не то, Глаша, запоешь, ежели подсядемъ!

— А вы думаете заплачу? Вовсе не заплачу.

На столъ ихъ упалъ кусокъ апельсинной корки, брошенной кѣмъ-то. Она взяла его и въ свою очередь бросила въ публику. Прилетѣлъ и второй кусокъ. Глафиру Семеновну, по ея эксцентричной парижской шляпкѣ, очевидно, кто-то уже принималъ за кокотку.

— Не пора-ли домой? — съ безпокойствомъ освѣдомился Николай Ивановичъ у жены.

— Если для васъ пора, то можете уѣзжать, а для меня еще рано.

А на сценѣ, между тѣмъ, безпрерывно шло представленіе. Пѣніе чередовалось съ гимнастическими упражненіями акробатовъ. Вотъ натянули тоненькій проволочный канатъ на сценѣ. Появилась акробатка въ пунцовомъ трико. Публика неистово заапплодировала. Глафира Семеновна взглянула на акробатку, вся вспыхнула и прошептала:

— Ахъ, дрянь… Такъ вотъ она кто!

Взглянули и Николай Ивановичъ съ Конуринымъ на акробатку и узнали въ ней ту самую черноокую красавицу, съ которой они такъ пріятно провели время за обѣденнымъ столомъ и послѣ обѣда. Лицо Конурина подернулось масляной улыбкой и онъ толкнулъ Николая Ивановича подъ столомъ ногой.

— Не узнаете развѣ свою пріятельницу? — спросила ихъ съ злорадствомъ Глафира Семеновна. — Апплодируйте-же ей, апплодируйте… Вотъ какая она артистка… Канатная плясунья.

— Оказія! — крутилъ головой Конуринъ, улыбаясь. — Въ первый разъ въ жизни пришлось съ акробаткой бражничать. Въ трикѣ-то какая она изъ себя… Совсѣмъ не такая, какъ давеча за столомъ. Ахъ, муха ее заклюй! Акробатка…

Акробатка, между тѣмъ, исполняла различныя замысловатыя эволюціи: ходила по канату съ шестомъ, потомъ безъ шеста, ложилась на канатъ, вставала на голову. Николай Ивановичъ, не смѣя при женѣ прямо смотрѣть на акробатку, косился только на нее и млѣлъ. Глафира Семеновна фыркала и говорила:

— Вотъ какую хорошую компанію вы себѣ давеча нашли. Любуйтесь. Впрочемъ, вамъ, мужчинамъ, чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.

— Да кто-жъ ее зналъ-то, что акробатка? Я думалъ, что изъ какого другаго сословія, отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Сидитъ съ нами за однимъ столомъ, живетъ съ нами въ одной гостинницѣ…

— Какъ? Она даже и въ одной гостинницѣ съ нами живетъ? воскликнула Глафира Семеновна. — Ну, батюшка, тогда за тобой нужно и дома слѣдить, а то она какъ разъ тебя и къ себѣ заманитъ.

— Да вѣдь ты-же сказала, что равноправность…

— Молчать!

Акробатка кончила свой номеръ при громкихъ рукоплесканіяхъ и, пославъ публикѣ летучій поцѣлуй, убѣжала за кулисы. Начался другой номеръ, затѣмъ слѣдовалъ антрактъ между вторымъ и третьимъ отдѣленіями представленія, а супруги Ивановы все еще пикировались, Глафира Семеновна все еще донимала мужа. Вино еще сильнѣе разгорячило ее, она раскраснѣлась, шляпка съѣхала у ней на затылокъ, пряди волосъ выбились на лобъ. Окружающая ихъ публика бросала на Глафиру Семеновну совсѣмъ уже нескромные взгляды. Вдругъ въ публикѣ среди столиковъ появилась сама акробатка, изъ-за которой шла пикировка. Она уже успѣла переодѣться изъ трико, была въ роскошномъ палевомъ платьѣ и шикарной соломенной шляпкѣ съ длиннымъ бѣлымъ страусовымъ перомъ. Пройдя по рядамъ между столиковъ, пожираемая глазами мужчинъ, она было присѣла за одинъ изъ столиковъ и стала что-то заказывать для себя лакею, но увидавъ сидящихъ Николая Ивановича и Конурина, быстро поднялась съ своего стула и подошла къ нимъ.

— Voyons, c'est vous, messieurs… сказала она мужчинамъ, какъ старымъ знакомымъ, фамильярно хлопнула Николая Ивановича по плечу и искала глазами стула, чтобы сѣсть рядомъ.

Глафира Семеновна заскрежетала зубами.

— Прочь, мерзавка! Какъ ты смѣешь подсаживаться къ семейному человѣку, сидящему съ своей законной женой! воскликнула она и даже замахнулась на акробатку стаканомъ.

Та, въ недоумѣніи, отшатнулась. Николай Ивановичъ вскочилъ съ мѣста и схватилъ жену за руку.