Николай Лейкин - Два соперника

Отецъ Наденьки бросился за перомъ и чернилами и принесъ ихъ. Иванъ Артамонычъ обмакнулъ перо и спросилъ:

— Тысячу рублей вамъ?

— Просила тысячу, да думала, что маловато. Напишите ужъ чекъ на тысячу двѣсти.

— Извольте, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ и сталъ писать, говоря: «тысячу»…

— Иванъ Артамонычъ, погодите… перебила его Анна Федоровна, вся вспыхнувъ:- позвольте ужъ еще разъ искусить вашу доброту. Мнѣ все думается, что и тысячу двѣсти будетъ мало. Вѣдь бѣлье и потомъ подвѣнечное платье… Напишите ужъ полторы тысячи, потому наше положеніе такое, что мы совсѣмъ безъ денегъ.

Иванъ Артамонычъ замялся.

— Изволите видѣть, я врагъ того, чтобы бросать деньги на безумную роскошь, началъ онъ:- но ежели…

— Пишите ужъ, пишите полторы-то тысячи. — кивнула ему Наденька, улыбаясь.

— Ваше слово — законъ-съ. Вамъ я не смѣю отказать.

Чекъ на полторы тысячи былъ написанъ и врученъ Наденькѣ.

— Боже, какъ вы добры, Иванъ Артамонычъ! Позвольте ужъ невѣстѣ поцѣловать васъ за это. Наденька, поблагодари жениха поцѣлуемъ.

— Да что вы, маменька… — Я лучше потомъ… — закраснѣлась Наденька. — А то мимо калитки шныряютъ дачники и оттуда все видно на балконъ…

— Цѣлуй, цѣлуй… Жениха цѣлуешь, а не посторонняго… Съ тому-же при отцѣ и матери. Тутъ ничего предосудительнаго нѣтъ.

Иванъ Артамонычъ, весь сіяющій, быстро отеръ мокрыя отъ кофе губы носовымъ платкомъ и, обойдя столъ, за которымъ всѣ сидѣли, подошелъ къ помѣщавшейся противъ него Наденькѣ и протянулъ губы. Наденька, косясь на калитку, подставила ему щеку.

— Въ губы, въ губы цѣлуй Ивана Артамоныча! Нечего щеку-то подставлять! — кричала мать.

Наденька помедлила и отвѣчала:

— Тогда пускай самъ цѣлуетъ.

Иванъ Артамонычъ направилъ поцѣлуй прямо въ губы и два раза сочно чмокнулъ Наденьку. Въ это время скрипнула калитка. Наденька вздрогнула и обернулась. Близь калитки, на дорожкѣ сада стоялъ гимназистъ Петръ Аполлонычъ. Онъ былъ на этотъ разъ въ мундирѣ, лицо его было искривлено въ самую ядовитую улыбку. Наденька взглянула въ его сторону и смущенно проговорила:

— Войдите, войдите… Вы все еще не уѣхали?

Петръ Аполлоновичъ ничего не отвѣчалъ и медленно, шагъ за шагомъ приближался къ балкону.

— Это тотъ самый, про котораго я говорила, что онъ отлично мазурку танцуетъ, пояснила Наденька Ивану Артамонычу. — Онъ нашъ сосѣдъ, живетъ вмѣстѣ съ матерью и сегодня они переѣзжаютъ съ дачи. Должно быть проститься пришелъ.

— Очень нужно! тихо пробормотала Анна Федоровна, отвернувшись, и прибавила:- Нахалъ!

Наденька хоть и старалась быть спокойной, но внутренно трепетала и думала: «А вдругъ онъ сдѣлаетъ скандалъ? Онъ дерзкій… Онъ на все способенъ… Пронеси Боже»!…

Петръ Аполлоновичъ вошелъ на балконъ.

Сдѣлавъ общій поклонъ и опять надѣвъ фуражку, Петръ Аполлонычъ прислонился къ колоннѣ и, ни съ кому особенно не обращаясь, началъ:

— Васъ, кажется, можно поздравить? У васъ семейная радость.

Глаза его были насмѣшливы, съ губъ не сходила ироническая улыбка. Наденька сидѣла ни жива, ни мертва. Отецъ и мать Наденьки не отвѣчали на вопросъ, но мать, указывая на молодаго человѣка, сказала Ивану Артамонычу:

— Вотъ-съ… Позвольте вамъ представить… нашъ сосѣдъ Петръ… Забыла, какъ по отчеству-то… Все Пьеръ да Пьеръ…

— Петръ Аполлонычъ, подсказала дочь.

— Да… Петръ Аполлонычъ. А это вотъ нашъ добрый знакомый Иванъ Артанонычъ.

Иванъ Артамонычъ протянулъ руку молодому человѣку и сказалъ:

— Слышалъ ужъ объ васъ, что вы танцоръ отличный.

— А я слышалъ объ васъ, что вы женихъ отличный, очень выгодный.

Ивана Артамоныча покоробило и онъ въ замѣшательствѣ сталъ поправлять воротничекъ сорочки на шеѣ. Мать Наденьки вспыхнула, но стараясь замять слова молодаго человѣка, сказала:

— Полноте, Петръ Аполлонычъ, объ этомъ до офиціальнаго объявленія обыкновенно не говорятъ. Не хотите-ли вотъ лучше кофейку чашечку? Садитесь и выпейте.

— Благодарю покорно, я пилъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ, но къ столу подсѣлъ.

— А я думала, что вы уже уѣхали съ дачи, начала Наденька, пересиливъ себя.

— Возы съ мебелью уѣхали и маменька уѣхала, но я остался покуда и вотъ зашелъ къ вамъ, чтобы посмотрѣть спектакль.

— Какой спектакль? поинтересовался Иванъ Артамонычъ.

— «Бѣдность не порокъ» Островскаго, сцену старика Коршунова, сидящаго съ юной Любочкой Торцовой.

— Не понимаю. Гдѣ-же этотъ спектакль?

— Да здѣсь. Здѣсь на балконѣ.

— Полноте, Петръ Аполлонычъ, вы что-то не дѣльное говорите. У васъ ужъ умъ за разумъ зашелъ отъ любительскихъ спектаклей, отвѣчала Анна Фодоровна и, обратясь къ Ивану Артамонычу, сказала:- Поигралъ вотъ въ здѣшнихъ любительскихъ спектакляхъ два-три раза, да и бредятъ пьесами.

— Я брежу? Нѣтъ, ужъ вы это оставьте, Анна Федоровна. Можетъ быть всѣ сидящіе здѣсь въ бреду, а я не брежу.

Анна Федоровна вспыхнула.

— Вы пришли въ домъ да ужъ начинаете дерзничать, сказала она.

— Нѣтъ, вы первая начали дерзничать, а я только отвѣчаю, проговорилъ молодой человѣкъ.

— Однако, что-же вамъ надо? Зачѣмъ вы пришли? возвысилъ голосъ отецъ Наденьки.

— Папенька, оставьте!.. умоляюще вскинула на отца глаза Наденька.

— Зачѣмъ-же я буду оставлять? Я хочу спросить у молодаго человѣка, что ему надо. Ежели у него есть что-нибудь нужное намъ передать, то пусть говоритъ сейчасъ-же, а нѣтъ, такъ мы здѣсь находимся въ семейномъ кругу и желаемъ говорить по душѣ безъ постороннихъ свидѣтелей. Что вамъ угодно, молодой человѣкъ?

Нижняя челюсть Петра Аполлоныча задрожала, глаза слезливо заблестѣли.

— Я пришелъ проститься съ Надеждой Емельяновной, такъ какъ мы переѣзжаемъ съ дачи, и пожелать ей семейнаго счастья… съ старикомъ… отвѣчалъ онъ.

— Однако, что-же это, милостивый государь! Вы совсѣмъ нахалъ! воскликнулъ отецъ Наденьки. — Врываетесь въ семейный домъ…

— Вовсе не врываюсь. Я по приглашенію. Меня сама ваша дочка Надежда Емельяновна звала.

— Надя! Ты звала? Когда ты звала?

— Вовсе даже и не думала сегодня его звать, отвѣчала едва слышно и потупившись Наденька.

Молодой человѣкъ быстро поднялся со стула и весь блѣдный проговорилъ:

— Послѣ этого вы коварная измѣнница и врунья!

— Мальчишка! Да какъ ты смѣешь! въ свою очередь вскочилъ съ мѣста добродушный Иванъ Артамонычъ и сжалъ кулаки.

— Потише, потише, мосье заѣдатель дѣвичьяго вѣка, прошепталъ молодой человѣкъ, пятясь съ балкона.

— Милѣйшій Емельянъ Васильичъ, да что-же вы не гоните этого нахала! обратился Иванъ Артамонычъ къ отцу Наденьки.

— Самъ уйду, самъ… отвѣчалъ молодой человѣкъ. — Дайте только нѣсколько словъ сказать:

— Ничего слышать не желаемъ… Вонъ отсюда! Чтобы духу твоего здѣсь не было! кричалъ отецъ Наденьки.