Николай Лейкин - Апраксинцы

У горъ, на адмиралтейской площади началась выставка физіономій и нарядовъ. Апраксинцы, а въ особенности новоженившіеся, также понесли туда выказывать свои наряды. Ежели-бы было можно, такъ жены ихъ въ эти гулевые дни нацѣпили-бы на себя все свое приданое, чтобы похвастаться передъ собратьями. Хоть и щиплетъ морозъ руку, апраксинецъ все-таки старается выказать изъ рукава шинели указательный палецъ съ брильянтовымъ перстнемъ.

Шесть дней гуляли патриціи хозяева, а на седьмой вспомнили и о плебеяхъ приказчикахъ. Въ прощеное воскресенье съ утра вышли въ лавки, напились чаю, да и забрались безъ почину, отпустивъ погулять молодцовъ, наказавъ впрочемъ часамъ къ десяти вечера быть дома. И разсыпались молодцы: часть наводнила пассажъ, часть бросилась въ трактиры, поѣхала на чухонскихъ саняхъ на Крестовскій, а часть даже (о, дерзость!) отправилась на адмиралтейскую площадь къ горамъ и смѣшалась съ хозяевами. Особенныхъ кутежей въ этотъ день не бываетъ, въ карманахъ плебеевъ очень не густо, развѣ кто, говоря туземнымъ языкомъ, успѣлъ сначить [14] Украсть. изъ выручки; но все-таки это не мѣшало нѣкоторымъ воротиться домой, хотя и на своихъ ногахъ, но не совсѣмъ твердымъ шагомъ.

У нѣкоторыхъ хозяевъ, особенно придерживающихся старообрядства, осталось еще обыкновеніе въ прощеное воскресенье, вечеромъ, отходя ко сну, прощаться. Обыкновеніе это не лишено торжественности: молодцы одинъ за другимъ входятъ въ комнату хозяина и съ словами «простите меня грѣшнаго» кланяются въ ноги. «Богъ тебя проститъ, прости и меня также», отвѣчаетъ хозяинъ, и ежели благочестіе одержитъ верхъ надъ гордостію, то и самъ поклонится ему въ ноги, а ежели нѣтъ, то только кивнетъ головою. Отъ хозяина молодцы идутъ къ хозяйкѣ, повторяютъ туже церемонію, и такъ обходятъ всѣхъ домашнихъ.

Выжгетъ хозяйка съ кухаркой сковороды отъ скороми, уничтожитъ скоромное кушанье и отойдетъ ко сну. Къ двѣнадцати часамъ всѣ апраксинцы снятъ крѣпкимъ сномъ, развѣ не пришелъ еще домой какой-нибудь запоздалый гуляка-молодецъ и уже навѣрно знаетъ, что завтра получитъ приличную головомойку.

Проснулись въ понедѣльникъ молодцы и напились чаю уже не съ сахаромъ, а съ медомъ, — съ сахаромъ грѣхъ, въ немъ есть скоромное: онъ очищается на заводахъ бычачьею кровью. Какой рѣзкій контрастъ: еще вчера они глотали по два десятка жирныхъ блиновъ, а сегодня будутъ ѣсть кашу безъ масла, да кислую капусту съ квасомъ. Съ самыми постными лицами вышли апраксинцы въ лавки. Тоскливо раздался заунывный великопостный звонъ колокола, призывающій къ часамъ богомольцевъ; а у Ѳедюкина молодцы все еще стояли безъ почину. Пришелъ хозяинъ, помолился на образъ, вздохнулъ о грѣхахъ и велѣлъ молодцамъ подмѣривать товаръ. «Пора и къ счету приготовляться; благо, время свободное». сказалъ онъ и выругавъ за что-то смиренно стоящаго на порогѣ мальчишку, поднялся во второй этажъ. Взошедши на верхъ, Ѳедюкинъ вздохнулъ еще громче, обозрѣлъ лежащіе на полкахъ товары, сѣлъ и задумался.

«Тружусь, тружусь, думалъ онъ, а все не могу нажить порядочнаго капитала, — семейство одолѣваетъ; вотъ двухъ дочерей замужъ выдалъ, пятнадцать тысячь стоило, третья дочь на возрастѣ, той тоже нужно приданое, сынишка подростаетъ и того безъ куска хлѣба оставить нельзя».

Ѳедюкинъ послалъ мальчика за чаемъ и принялся ходить по верхней лавкѣ. Воображеніе перенесло его далеко, далеко, въ ярославскую губернію, въ любимовскій уѣздъ, на родину. И вспомнилось ему его дѣтство, тотъ день, когда онъ, лѣтъ сорокъ тому назадъ, былъ привезенъ въ Петербургъ однимъ землякомъ, какъ землякъ тотъ водилъ его по Апраксину, неимѣющему тѣни нынѣшняго Апраксина и предлагалъ хозяевамъ лавокъ въ мальчики. Много обошли они лавокъ, но ваканціи всѣ были заняты; наконецъ выискался одинъ хозяинъ имѣть раба и взялъ къ себѣ Ѳедюкина. Живо промелькнула передъ нимъ его нерадостная жизнь въ мальчикахъ, неимѣющая и тѣни сравненія съ нынѣшней, тотъ день, когда его жестоко обсчиталъ хозяинъ. «Терпи казакъ — атаманъ будешь», сказалъ тогда себѣ Ѳедюкинъ, терпѣлъ и получилъ на отчетъ лавку. Здѣсь уже онъ не плошалъ, отомстилъ хозяину, честнымъ и безчестнымъ путемъ зашибалъ копѣйку, составилъ капиталецъ, отошелъ отъ мѣста и открылъ свою торговлю. Поругалъ, поругалъ его хозяинъ, да и забылъ о немъ: «ужъ такъ на свѣтѣ устроено, чтобы каждый человѣкъ щетился отъ другаго», подумалъ онъ, да еще въ добавокъ черезъ годъ выдалъ за него свою дочь замужъ и далъ три тысячи приданаго, вслѣдствіе чего у Ѳедюкина образовалось приращеніе капитала.

Мальчикъ принесъ на верхъ чайникъ чаю; пьетъ Ѳедюкинъ чай, лижетъ медъ съ ложечки, а самъ все думаетъ, и думаетъ.

«Что я имѣю?… какихъ-нибудь десятокъ тысячь, да и тѣ въ оборотѣ. Что ежели-бы теперь заплатить, кредиторамъ копѣекъ по двадцати за рубль, вѣдь эдакъ-бы тысченокъ тридцать у меня осталось. Двадцать пять лѣтъ торгую, ни одной сдѣлки съ кредиторами не сдѣлалъ; а вонъ есть люди, что каждые три года свою торговлю очищаютъ, а мнѣ въ двадцать-то пять лѣтъ разъ и Богъ проститъ. Сколько отъ меня въ эти лѣта кредиторы-то нажили, — три капитала на капиталъ. Что-жъ, не мы первые, не мы послѣдніе. Ихъ не раззоришь въ конецъ, а мнѣ капиталецъ составится; по-крайности дѣти упрекать не будутъ, и какъ умру, то помолятся за мою душу и будетъ чѣмъ помянуть. Кончено!» сказалъ онъ самъ себѣ, и рѣшился сдѣлать сдѣлку съ кредиторами.

Да и не одинъ онъ думалъ объ этомъ, а думали многіе изъ апраксинцевъ и уже начали подготовляться: переписывали векселя, вывозили и продавали товаръ за дешевую цѣну и переводили лавки на имя женъ своихъ.

Впрочемъ, ежели смотрѣть на это съ одной точки зрѣнія, то очень естественно, конецъ великаго поста, когда обыкновенно апраксинцы начинаютъ дѣлать сдѣлки, время весеннее, всякая скотина линяетъ, всѣ люди очищаютъ себя отъ грѣховнаго бремени, отчего же апраксинцамъ не очистить себя отъ долговъ. Лавка въ неприкосновенности, торговля идетъ, — есть чѣмъ разсчитаться, стало-быть время для этихъ дѣлъ самое удобное.

Перевести лавку на имя своей жены, или кого-нибудь изъ родственниковъ, дѣло великой моды. Задумалъ хозяинъ сдѣлать сдѣлку, такъ ужъ безъ этого не обойдется: для большей массы долговъ выдаетъ женѣ побольше векселей, написанныхъ заднимъ числомъ, надѣнетъ старенькій сюртучишко, да состроитъ несчастную мину и пойдетъ съ ерестикомъ долговъ по кредиторамъ. Какъ взглянетъ кредиторъ на физіономію, да одеженку пришедшаго должника, такъ тотчасъ и пойметъ въ чемъ дѣло; только затылокъ почешетъ.

— Что? спроситъ.

— Да вотъ, Карлъ Богданычъ, будьте милостливы и жалостливы! что не торговалъ — все въ убытокъ… жена… дѣти… возьмите по двугривенничку за рубликъ! Вотъ я и баланецъ составилъ, отвѣчаетъ должникъ и подаетъ бумагу.