Николай Лейкин - На заработках

— А почемъ здѣсь, тетенька, квасъ? Мы не здѣшнія, такъ не знаемъ.

— Да вотъ на копѣйку-то даже не полный ковшъ дали. Здѣсь все дорого, отвѣчала баба.

— Кваску-то, Акулинушка, на копѣйку все-таки купимъ, шепнула Арина Акулинѣ.

— Эка ты, дѣвка, лакомка, посмотрю я на тебя, пробормотала Акулина. — Ну, да ужъ ладно, купимъ. Вотъ только хлѣбъ дожуемъ.

Проѣзжая баба, посмотрѣвъ на Акулину и Арину, спросила ихъ, откуда онѣ, куда идутъ и, узнавъ всю подноготную, сказала:

— Трудно нонѣ въ Питерѣ насчетъ заработковъ. Да и рано вы пришли въ Питеръ насчетъ заработковъ. Надо-бы позже, такъ къ началу мая мѣсяца. Конечно, вы отъ голодухи, но все-же лучше было-бы до Еремѣя-то запрягальника промаячить.

— Намъ-бы хоть какую-нибудь работу, проговорила Арина. — Мы вотъ на Никольскій рынокъ пойдемъ, такъ зарываться не станемъ. — На огородъ, такъ на огородъ, поломойничать, такъ поломойничать, на фабрику, такъ на фабрику.

— Отъ Никольскаго рынка, милая, на фабрики не берутъ. Тамъ либо на огородъ рядятъ, либо въ прислуги.

— Ну, въ прислуги.

— А ты дѣлать-то что-либо по домашеству умѣешь-ли? Вѣдь въ прислуги берутъ, такъ тоже спрашиваютъ, чтобъ все умѣла, что около господъ требуется.

Уѣзжая отъ лавочки, мужикъ и баба разсказали Акулинѣ и Аринѣ, какъ пройти къ Никольскому рынку. Напившись квасу, Акулина и Арина отправились въ путь. По дорогѣ имъ попались еще два-три огорода. Онѣ заходили на нихъ, но тамъ жили только хозяева съ двумя-тремя работниками, которые и исполняли первоначальныя весеннія огородныя работы. Женщинъ-же работницъ покуда еще не требовалось.

Только часу въ четвертомъ дня пришли Акулина и Арина къ Никольскому рынку и расположились подъ навѣсомъ на скамейкѣ среди десятка бабъ и мужиковъ, также какъ и онѣ ожидающихъ найма. Акулина и Арина были сильно уставши. Сегодня имъ пришлось пробродить болѣе десяти верстъ.

Какъ только Акулина съ Ариной появились подъ навѣсомъ около никольскаго рынка, на нихъ тотчасъ-же было обращено вниманіе всѣхъ присутствовавшихъ тамъ мужчинъ и женщинъ. Всѣ начали коситься на нихъ и осматривать ихъ съ ногъ до головы.

— А бабья-то таки подваливаетъ, произнесъ рослый старикъ-носильщикъ типа николаевскихъ солдатъ съ пробритымъ, начинающимъ поростать сѣдой щетиной подбородкомъ, и кивнулъ на Акулину и Арину бродячему сапожнику, чинившему ему сапогъ. Такъ какъ одинъ сапогъ былъ у сапожника, то носильщикъ вслѣдствіе этого былъ на одну ногу босъ. Одѣтъ онъ былъ въ рваную кожаную куртку, опоясанную въ нѣсколько разъ толстою веревкой, на одномъ концѣ которой висѣлъ кожаный набитый мочалой тюфячекъ для ношенія тяжести на головѣ. Сапожникъ, постукивавшій молоткомъ по подошвѣ сапога, отвѣчалъ:

— Да, братъ, голодуха-то не свой братъ. Изъ всѣхъ щелей лѣзутъ. Страсть, что этой самой бабы нынѣшнимъ лѣтомъ въ Питеръ припретъ. Вѣдь вотъ наши, тверскія, еще не тронулись, а и наши полезутъ. Вы каковскія, сестрицы, будете? спросилъ онъ Акулину и Арину.

— Боровичскія, Новгородской губерніи, милый человѣкъ.

— Пѣшкомъ въ Питеръ-то пришли?

— Ино пѣшкомъ, ино по желѣзной дорогѣ.

— Такъ. Порядокъ извѣстный. Многія нонѣ изъ-за голодухи пѣшкомъ придутъ.

Разговоръ пресѣкся. Находившаяся подъ навѣсомъ баба торговка, продававшая съ лотка соленую рыбу и хлѣбъ, крикнула Акулинѣ и Аринѣ:

— Трески, тресочки, умницы! Рыбки съ хлѣбцемъ позоблить не хотите-ли?

— Обѣдали ужъ, благодаримъ покорно, отвѣчала Акулина.

— А ты такъ, безъ обѣда поѣшь. Охъ, чтой-то у меня нонѣ за покупатели скупые! И десяти фунтовъ рыбы съ утра не продала.

— Продай въ долгъ безъ отдачи, такъ куплю, а то на какіе шиши, коли вотъ я второй день безъ найма здѣсь сижу! откликнулась пожилая баба съ головой, закутанной въ сѣрый байковый платокъ.

— Плохи наймы-то, милая? спросила бабу въ платкѣ Акулина.

— Да почитай что никто не рядитъ, а вотъ ужъ я со вчерашняго сижу. За четыре рубля-бы, кажись, въ мѣсяцъ на своемъ горячемъ куда-нибудь въ кухарки пошла.

— Господи Іисусе! Да что-же это такъ?

— Такое время. Время теперь такое плохое для найма. Всякая прислуга передъ Пасхой на мѣстѣ крѣпится и не соскакиваетъ съ мѣста, чтобы подарокъ на праздникъ заполучить. Развѣ ужъ которую сами хозяева прогонятъ за пьянство. Да передъ праздникомъ-то и не пьянствуютъ, а всѣ тише воды, ниже травы.

— А непремѣнно трафишь прислугой, а не на огородъ?

— На огородъ не могу. Тамъ пропалывать, такъ надо либо на корточкахъ сидѣть, либо на колѣнкахъ стоять, а у меня въ колѣнкахъ ломота и слабы они. Застудила я, милая, ноги себѣ, нынѣшней зимой на плоту бѣлье полоскавши. Зиму-то всю поденно по стиркамъ проходила — ну, и застудила.

— Зиму-то тутотка въ Питерѣ жила?

— Въ Питерѣ. Я ужъ съ прошлаго лѣта изъ деревни: Тверскія мы. Вдова я, милая. Все жила въ деревнѣ, мужъ по лѣтамъ на баркахъ ходилъ, а я дома хозяйствомъ занималась, а вотъ какъ мужъ два года тому назадъ около вешняго Николы утонулъ съ барки — все хозяйство у насъ по деревнѣ прахомъ пошло. Сдала я свою дѣвочку невѣсткѣ… Дѣвочка у меня по шестому году… Сдала я дѣвочку невѣсткѣ, а сама въ Питеръ на заработки… Да плохо, очень плохо… А вѣдь вотъ придется въ концѣ мая или деньги на паспортъ въ деревню посылать или здѣсь отстрочку брать. А денегъ-то, люди говорятъ, надо три рубля, да на больничное рубль. Откуда четыре рубля взять?

Вмѣсто отвѣта Акулина только покачала головой. Черезъ минуту она спросила бабу:

— Ну, а какъ наймы на огородъ?

— Да тоже плохо, Сегодня вотъ я съ утра здѣсь сижу, ни одинъ хозяинъ не приходилъ и не спрашивалъ. Рано вѣдь еще на огородъ-то. Огородъ такъ, къ примѣру, около Николина дня.

— Спаси Господи и помилуй! ужаснулась Акулина и прибавила:- А мы вѣдь вотъ съ этой дѣвушкой на огородъ трафимъ.

— Коли ежели на городъ трафите, то надо самимъ по огородамъ походить, да поспрашать. Нонѣ всѣ сами ходятъ. Хозяева-огородники до Николина дня сюда рѣдко заглядываютъ.

— Да ужъ ходили мы, умница, по огородамъ-то, но все не удачно.

— Работы нѣтъ? Ну, вотъ… А здѣсь еще неудачнѣе сидѣть будете. Здѣсь теперь мѣсто вотъ какое: здѣсь мѣсто стряпушье, кому ежели въ стряпки или по поломойной части, а насчетъ огорода это послѣ Пасхи.

— Ариша, слышишь? окликнула Акулина дѣвушку, которая сидѣла грустно опустя голову и задумавшись.

— Слышу, слышу, Акулинушка… отвѣчала та и прибавила, обращаясь къ бабѣ въ платкѣ:- Да намъ, милушка, покуда хоть-бы и по поломойной части работки найти. Намъ только-бы живу быть.

— По поломойной части работа наклевывается. Теперь время передпраздничное. Всѣ по квартирамъ чистятся и полы и окна моютъ. Даве утречкомъ приходили, рядили. Съ пятокъ женщинъ ушло на работу поденно, а я не могу, не могу я, милая, по полу ползать, потому у меня ноги застужены. Еще одинъ полъ понатужиться и вымыть — туда сюда, а такъ чтобы цѣлый день съ утра до вечера согнувшись по поламъ мочалкой елозитъ — этого не могу.