Николай Лейкин - На заработках

— Нѣтъ, милый, говорили ужъ мнѣ про это и въ родильномъ, но я ребеночка не могу оставить очень ужъ онъ милъ мнѣ, очень ужъ я люблю его…

— Ну, а ужъ коли хочешь съ незаконнымъ ребенкомъ куражиться, то и голодай. И не диво бы — ребенокъ былъ законный, а то незаконный.

— И не законный да любъ. Пуще жизни онъ мнѣ… Вѣдь кровь моя…

Женщина съ любовью во взорѣ заглянула къ себѣ за пазуху, тронула рукой тряпки и поднявъ головку ребенка чмокнула его. Хозяинъ чайной покрутилъ головой и сказалъ:

— Ну, а коли такія понятія къ жизни, то вотъ тебѣ мой сказъ: на работу съ ребенкомъ никуда не возьмутъ, начнешь ты побираться и нищенствовать, заберутъ тебя и отправятъ черезъ нищенскій комитетъ въ деревню.

— Охъ, милый, не говори! Не говори и не терзай меня, не надрывай моего сердца! забормотала женщина съ ребенкомъ.

— Да ужъ порядокъ извѣстный, коли не хочешь ребенка въ воспитательный сдать.

— Будь, что будетъ, а не отдамъ…

— Да вѣдь можешь по бланку сдать. Выдадутъ тебѣ контрамарку, а потомъ послѣ всего происшествія разыщешь и получишь своего ребенка.

— Ни-ни… Уморятъ тамъ… Ужъ умирать, такъ умирать съ нимъ вмѣстѣ… твердо и рѣшительно сказала женщина съ ребенкомъ. — За два рубля въ. мѣсяцъ пойду куда-нибудь служить, за половинную цѣну буду поденно работать, а ребеночка не брошу…

Женщины смотрѣли на нее и съ сожалѣніемъ покачивали головами.

— Мы изъ-за безработицы на тряпичномъ дворѣ теперь работаемъ, ряда двугривенный въ день. Пойдемъ съ нами на тряпичный. Авось и тебя прикащикъ возьметъ, сказала Фекла. — Мы тряпки перебираемъ… Что-жъ тутъ ребенокъ-то? Чѣмъ онъ помѣшаетъ? Ребенка-то можно укутать, да и положить, a самой за тряпки приниматься. Пойдемъ.

— Спасибо вамъ, милыя, спасибо. Возьмите меня… Надо попытаться… заговорила женщина съ ребенкомъ.

Чаепитіе кончилось и женщины отправились на тряпичный дворъ на работу. Женщина съ ребенкомъ отправилась вмѣстѣ съ ними. Акулина хоть и бодрилась, но еле брела. Арина шла съ ней рядомъ.

— Не лучше съ горяченькаго-то? спрашивала она Акулину.

— Нѣтъ. Страсть какъ знобитъ. Пила, пила, насильно пила, a даже и въ потъ не ударило. Какъ только я, Аришенька, сегодня работать буду!

— Ну, ужъ какъ-нибудь понатужься… A вечеромъ пойдемъ на постоялый дворъ, тамъ хлебова горячаго похлебаемъ на ночь. Спать будемъ въ теплѣ, за ночь въ теплѣ отлежишься и на утро, Богъ дастъ, будешь здорова, утѣшала Акулину Арина. Вотъ ежели-бы въ баню, такъ любезное дѣло и всю болѣзнь-бы какъ рукой сняло. Ты, Акулинушка, какъ хочешь, a ежели къ завтрему ты не отлежишься, то я ужъ хоть армячишко свой продамъ, a тебя свожу въ баню.

— Не надо мнѣ, милая, ничего не надо. Такъ перемогусь, отвѣчала Акулина.

Когда женщины принялись за работу, прикащикъ еще не выходилъ на дворъ. Женщинѣ съ ребенкомъ, пришедшей проситься на работу, пришлось ожидать прикащика. Въ ожиданіи его она сѣла на груду еще неразобранныхъ слежавшихся тряпокъ и принялась кормить ребенка грудью. Работавшія женщины посматривали на нее съ большимъ участіемъ. Онѣ хоть и привели ее съ собой на дворъ, но все-таки сомнѣвались, чтобы прикащикъ взялъ ее на работу, увидя, что она съ ребенкомъ. Наконецъ Анфиса сказала ей:

— Милая, крестецкая! Да ты-бы лучше убрала куда-нибудь ребенка-то передъ тѣмъ, какъ проситься у прикащика на работу.

Женщина съ ребенкомъ не поняла, что ей совѣтуютъ, и широко открыла глаза.

— Тебя какъ звать-то? — продолжала Анфиса.

— Домной.

— Такъ вотъ что, Домнушка. Сними скорѣй съ груди-то ребенка, благо онъ не реветъ, да спрячь его вонъ въ тряпки, положи тамъ вонъ на ту груду. Тамъ мягко и онъ теперь покормленный-то крѣпко спать будетъ. A сама, какъ придетъ прикащикъ, просись на работу, да о ребенкѣ-то ему ничего и не говори. Поняла? Такъ лучше будетъ. A то вѣдь можетъ и не взять съ ребенкомъ-то.

— Конечно-же убери, — подхватили другія женщины. — Ну, увидитъ онъ потомъ ребенка, такъ ужъ не гнать-же тебя со двора, коли ты настоящимъ манеромъ работаешь.

Домна просіяла.

— A вѣдь и то дѣло, дѣвушки. A то, ей-ей, куда ни сунешься — вездѣ съ ребенкомъ отказъ, — сказала она. — Какъ это вы хорошо придумали.

— Прячь, прячь скорѣй. Полно тебѣ бобы-то разводить. Клади вонъ за ту кучу.

Домна поспѣшно вынула изъ-за пазухи ребенка, сняла съ себя полушубокъ, завернула его въ полушубокъ и положила на тряпки, прислушиваясь, не заплачетъ-ли онъ.

— Молчитъ?

— Молчитъ. Кажись, уснулъ таково сладко. Ну, Христосъ съ нимъ, — отвѣчала Домна.

Вскорѣ пришелъ прикащикъ. Окинулъ взоромъ всѣхъ работающихъ женщинъ, въ отвѣтъ на ихъ поклоны, не снимая картуза, передвинулъ его со лба на затылокъ и обратно и, въ видѣ воодушевленія крикнулъ:

— Повеселѣй, повеселѣй, тетки! Дремать нечего!

Въ это время къ нему приступила Домна. Она поклонилась и сказала:

— Къ вамъ, господинъ хозяинъ. Примите на работу.

— На работу? протянулъ прикащикъ. — Принять, конечно, не расчетъ, a только y меня и такъ ужъ народу-то хоть отбавляй. Мы и съ этими справимся.

— Очень ужъ голодно, хозяинъ. Примите, заставьте Бога молить. Заслужу. Я на работу не лѣнива

— Да лѣнивыхъ-то y насъ и безъ того всегда по шеѣ… отвѣчалъ прикащикъ, подумалъ и прибавилъ:- Ну, оставайся. Условія наши знаешь?

— Знаю, знаю, хозяинъ. Женщины ужъ сказали.

Домна радостно засуетилась и тотчасъ-же, подсѣвъ къ грудѣ тряпокъ, принялась разбирать ихъ. На лицѣ ея мелькнула улыбка. Улыбнулись и другія женщины и, когда прикащикъ удалился, заговорили:

— Видишь, какъ ловко надули его. A теперь можно сдѣлать такъ, что онъ и ребенка-то не замѣтитъ. Онъ вѣдь заглядываетъ сюда подъ навѣсъ не часто.

Работа продолжалась. Работала и Акулина, но черезъ силу — и то и дѣло все хваталась за голову и за бока.

— Словно, кто мнѣ наколотилъ ребра-то — вотъ до чего ломятъ и ноютъ, а по спинѣ такъ мурашки и бѣгаютъ, говорила она.

— A ты прилягъ чуточку, Акулинушка, прилягъ малость, покуда прикащика-то нѣтъ, совѣтовала ей Арина. — Какъ станетъ онъ подходить къ навѣсу, такъ мы увидимъ и скажемъ.

И Акулина въ изнеможеніи легла на тряпки. Такъ она дѣлала нѣсколько разъ. Ее то ударяло въ жаръ, то трясла лихорадка.

Въ обѣдъ Акулина не прикоснулась къ хлѣбу, отошла отъ обѣдающихъ женщинъ, удалилась въ сарай и легла тамъ. Арина, наскоро пообѣдавъ, прибѣжала къ ней.

— Можетъ быть, Акулинушка, ситничка, хоть немножко поѣшь, такъ я сбѣгаю въ лавочку, принесу полфунтика, предлагала она Акулинѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ… Вовсе на ѣду не тянетъ. Даже претитъ.

— Ахъ, ты болѣзная, болѣзная! покачала Арина головой.

— Испить дай, испить смерть хочу… просила Акулина. — Кисленькаго-бы чего нибудь.

— Кваску? Сбѣгать за кваскомъ въ лавочку?