Николай Лейкин - На заработках

— Подавись своимъ уполовникомъ. Можешь его взять.

— И возьму. Однако моимъ-то уполовникомъ ты все-таки черпалъ изъ котелка въ чашицу.

Арина быстро начала собираться, взяла свою котомку, сапоги, уполовникъ, ложку деревянную, чашку чайную. Съ Аграфеной она почти не разговаривала, да и Аграфена какъ-то совѣстилась смотрѣть ей прямо въ глаза и сторонилась отъ нея, прячась за полѣнницами. Однако, когда Арина, забравъ свои вещи стала уходить, Аграфена крикнула ей изъ-за дровъ:

— Отдай Андрею мои ножницы и мотокъ нитокъ.

— Давно твои паршивыя ножницы въ лукошко выкинула. Тамъ и нитки лежатъ, отвѣчала Арина, — Мнѣ чужаго не надо. Не воровка я.

— Нѣтъ, вѣдь я только къ тому, что вѣдь ты въ послѣдній разъ ножницы брала, когда Андрею волосы подстригала, такъ чтобъ какъ-нибудь не забыла-бы.

— Въ лукошкѣ они. Въ лучшемъ видѣ можешь зарѣзаться ими, когда Андрей тебя также, какъ и меня, надуетъ.

Аграфена промолчала. Арина быстро уходила.

— Что-жъ ты честь честью проститься не хочешь? крикнулъ ей вслѣдъ Андрей.

— Съ подлецами я не прощаюсь!

— Однако, все-таки товарищи, хлѣбъ вмѣстѣ ѣли,

— Не товарищи, а мерзавцы — вотъ вы кто.

Къ демянскимъ женщинамъ Арина пришла въ то время, когда онѣ поднимались послѣ послѣобѣденнаго отдыха.

— Ѣла-ли ты что-нибудь сегодня послѣ переполоха-то? спросила ее Фекла.

— Съ куску не прикоснулась. Дайте хлѣбца пожевать.

— Похлебай вонъ кашицы. Мы тебѣ кашицы оставили.

Арина присѣла къ котелку и стала ѣсть холодную кашу. Теперь, когда она покончила съ Андреемъ и Аграфеной, на душѣ у ней сдѣлалось легче, но она была усталая, измученная, чувствовала слабость. Поѣвъ каши, она сказала:

— Я ужъ, дѣвушки, завтра начну работать, а сегодня прилечь надо да соснуть. Я вѣдь всю ночь не спала. Ноженьки насилу ходятъ. А за хлѣбъ вашъ съ сегодня съ меня считайте.

— Ладно, ладно. Конечно-же сосни, заговорили женщины.

И Арина водворилась опять въ средѣ демянскихъ женщинъ, но работа шла не такъ успѣшно, какъ съ Андреемъ и Аграфеной. Андрей былъ, что называется, работникъ-ломъ, работа въ рукахъ его такъ и кипѣла, онъ воодушевлялъ Арину и Аграфену, которыя тоже были молодыя и работящія, здѣсь-же Аринѣ пришлось работать вмѣстѣ съ пожилыми уже женщинами. Феклѣ было за сорокъ лѣтъ, одна демянская женщина страдала ломотою въ плечахъ, да и сама Арина послѣ передряги каждый день чувствовала, что ей не по себѣ. Она похудѣла, осунулась и очень уставала. Три рабочихъ дня показали Аринѣ, что заработка ихъ артели сравнительно съ заработкой, которую она имѣла, корда работала въ артели съ Андреемъ и Аграфемой, дала по пятіалтынному на человѣка меньше, хотя работать было удобнѣе: дни становились теплѣе, ночи свѣтлѣе и не приходилось уже коченѣть подъ утро отъ холодныхъ утренниковъ, какъ прежде. Прежде уходило много времени на то, пока поутру согрѣются отъ ночнаго холода у костра и придутъ въ себя, но теперь можно было уже сразу приступать къ работѣ, но все-таки дѣло спорилось хуже, чѣмъ раньше въ артели Андрея.

Андрей и Аграфена по прежнему работали на берегу, становище ихъ было вблизи отъ демянскихъ женщинъ, но Арина какъ-то рѣдко видѣла Андрея и Аграфену. Дабы идти Андрею и Аграфенѣ въ мелочную лавочку на деревню, нужно было проходить мимо шалашей демянскихъ женщинъ, но Андрей и Аграфена какъ-то обходили это мѣсто и дѣлали крюкъ. Въ туже сторону, гдѣ работалъ Андрей, избѣгала ходить Арина. Раза три пришлось ей встрѣтиться съ нимъ на деревнѣ, но она юркнула въ сторону и прошла мимо избъ на зады. Слышно было, впрочемъ, что Андрей и Аграфена жили не особенно ладно. Демянскія женщины разнюхали, что Андрей пилъ и два раза колотилъ Аграфену, что Аграфена ходитъ съ синякомъ подъ глазомъ.

Такъ дѣло шло до половины мая. Демянскія женщины и Арина ходили въ праздникъ въ больницу навѣщать больную Анфису и носили ей ситника въ гостинецъ. Анфиса не поправлялась. Ноги ея, какъ и раньше, продолжали быть парализованы отъ ревматизма. Она съ трудомъ сидѣла на койкѣ, высохла какъ скелетъ и даже говорила невнятно. Сидѣлка сказала женщинамъ, что докторъ объявилъ ей, что Анфисѣ трудно поправиться и что по всѣмъ вѣроятіямъ, она скоро умретъ.

— Написать деревенскимъ-то твоимъ, что ты вотъ хвораешь? Написать, что ты въ больницѣ-то, что-ли? спрашивала Анфису Фекла.

Анфиса вскинула на нее угасающій взоръ и прошептала:

— Напиши…

Женщины печально покачали головами, простились съ ней и ушли.

Наступило лучшее время для сѣверной полосы Россіи — начались свѣтлыя, бѣлыя ночи, правда, все еще по временамъ прохладныя, но уже дозволяющія спать спокойно. Дни были уже совсѣмъ теплые. Природа вся распустилась и благоухала. Ароматомъ дышали деревья съ молодой свѣтло-зеленой листвой, появилась сочная. трава на лугахъ. Пильщики набили себѣ мѣшки травой и уже спали на хорошей подстилкѣ. Житье подъ открытымъ небомъ дѣлалось сноснѣе, огни въ кострахъ на ночь уже не поддерживались и ихъ оставляли потухать. Въ одеждѣ пильщиковъ появилась нѣкоторая перемѣна къ лучшему. То тамъ, то сямъ мелькали новые ситцевые платки на головахъ бабъ, у мужиковъ виднѣлись свѣжія ситцевыя рубахи. Лица рабочихъ, выдержавшихъ крутую пору ранней холодной весны, сдѣлались веселѣе, но были и такіе, которыхъ сломили весенніе холода. Лихорадка и ломота дали себя знать. Хворые рабочіе мазали пораженныя ломотой мѣста керосиномъ, пили отъ лихорадки водку, настоенную на ивовой корѣ, отваръ изъ ивовой коры, но это помогало мало. Хворь, разумѣется, мѣшала имъ успѣшно работать. Желтые, изнуренные, они то и дѣло бросали пилить и колоть дрова и присаживались у костровъ или на солнечномъ припекѣ, дабы переждать приступы лихорадки и ломоты. Такіе больные составляли, разумѣется, бремя для артелей, въ которыхъ они работали, и артели отъ нихъ старались отдѣлаться, съ ними ссорились. Двѣ-три такія больныя бабы, заручившись кой-какимъ заработкомъ, побрели въ Петербургъ искать работы на огородахъ, считая огородную работу болѣе легкою. Одна баба поѣхала на пароходѣ тоже въ Петербургъ прямо для того, чтобы лечь въ больницу. Было бремя и въ артели, гдѣ работала Арина. Расхворалась Фекла и ее цѣлые дни трясла лихорадка, страдала ломотой въ ногахъ и еще одна женщина, то и дѣло бросавшая работу, чтобы присѣсть, отдохнуть, погладить болѣвшія ноги, а артель состояла всего изъ пяти женщинъ. Хорошихъ работницъ въ артели было только три, работа не спорилась и, вслѣдствіе этого, заработокъ, дѣлящійся поровну, уменьшился. Артель не могла выработать уже и по полтиннику, какъ три здоровыя женщины ни надсажались на работѣ. Арина очень объ этомъ горевала, плакались на свою судьбу и здоровыя демянскія женщины. Одна изъ нихъ, Марфа, предложила Аринѣ даже уйти отъ больныхъ и работать отдѣльно, ее поддержала и другая демянская женщина Устинья.