Анастасия Вербицкая - Иго любви

Все невольно бледнеют. Всем становится жутко от этого глубокого голоса Надежды Васильевны, от простых, но пронизанных тоскою слов, от истерического крика невесты. Как будто только в этот миг все значение совершающегося раскрывается перед Верой.

Невесту спешно поднимают под руки, ведут одевать в переднюю.

По обычаю, мать не должна быть в церкви, на свадьбе дочери, как не была на крестинах ее. Посаженая мать, жена Спримона, садится с Верой в карету. Крестная мать, генеральша Карпова, стоя на крыльце, поджидает свой экипаж.

— Осиротели мы с вами, голубушка, — говорит Спримон плачущей Надежде Васильевне, целуя ее в голову, и сам громко сморкается. Вспоминает Федю.

Она поняла. Крепко жмет его руку.

— Ступай, голубчик!.. Ведь ты посаженый отец… Ступай же!..

Она остается одна. Запирает двери. Аннушка и Поля обе убежали в церковь. В столовой возятся смиренная Лизавета и кухонная девчонка Машка, они накрывают на стол. Настасья и приглашенный из клуба повар растапливают печь на кухне.

В гостиной тишина. Горят все свечи, и от этого кажется еще тише этот дом, сейчас еще кипевший жизйью.

Вера ушла из этих стен. Ушла навсегда.

«Я сама этого хотела. Я этого так страстно ждала… Ну вот… сбылось…»

Тихо звенят тарелками за стеной. Ломая руки, Надежда Васильевна подходит к окну. В глазах темнеет от перебоев в сердце.

Венчание уже началось. Если б даже она кинулась сейчас в церковь, чтоб помешать обряду, она опоздала бы все равно!.. Сколько минут прошло?.. Полчаса? Больше?.. Они уже ходят кругом аналоя. Кончено! Все кончено…

Цепляясь за стулья, жалобно стеная как бы от зубной нудной боли, непосредственная и страстная в своем горе теперь, когда не перед кем скрываться, она идет в спальню.

С кротким укором глядит ей навстречу озаренный лампадкой лик Богородицы. Надежда Васильевна падает перед ним на колени, вся поникнув, вся сжавшись в комок. Бессвязные слова срываются с ее уст:

— Ах, ты не страдала, как я, от любви… Ты не знала этих мучений… Божья Матерь, прости меня, грешную…

И ты, Верочка, прости!.. Я пожертвовала тобою… Я слишком люблю Володю… Мой грех… Прости мне его, Господи!..

Накануне этого дня барон Нольде приехал в N*** из Петербурга, где служил, и остановился в гостинице.

Он только что обручился с Мерлеттой Опочининой. А теперь, по просьбе ее матери, Дарьи Александровны, вторую зиму жившей в Петербурге, Нольде решил проехать в Отрадное, имение невесты, чтобы продать по доверенности, выданной ему, участок леса и привезти деньги, нужные для приданого и свадьбы.

За день Нольде устал от деловых свиданий и разговоров. Вечером он сошел вниз, в залу, где находилась ресторация гостиницы, считавшаяся лучшей в городе.

За одним из столов кутила офицерская компания. Хлопали пробки шампанского. Говорились речи. Слышались взрывы хохота.

Нольде показалось знакомым одно лицо. Заметив его пристальный взгляд, официант почтительно доложил:

— Мальчишник справлять изволят… Барон Норден женится завтра…

— Кто?

— Норден… барон… ***ского полка…

«Неужели Норденгейм?.. Как он облысел, однако!..»

Его глаза встретились с ласковыми глазами барона, и Нольде первый почтительно поклонился ему издали, сдержанно улыбнувшись.

— Кого я вижу! Володя… Владимир…

«Как по батюшке-то?.. Ничего не помню…»

Через мгновение подошедший «жених», раскрасневшийся и уже навеселе от одного бокала шампанского, крепко жал руки Нольде.

Он знал его еще маленьким, когда сам кадетом наезжал в имение соседей в Псковской губернии. Черноглазый ребенок с восторгом глядел на мундирчик кадета, охотно шел к нему на руки. Много позднее они встретились в Петербурге, когда черноглазый мальчик превратился в изящного правоведа. И целый вечер тогда они проговорили, как родные, предаваясь далеким воспоминаниям, где царил образ умершей прекрасной баронессы Нольде, так страстно любимой единственным сыном. Было так странно и сладко среди чопорной чужой толпы встретить друга детства, говорить о милых сердцу, навсегда покинувших этот мир.

— Ну, как поживаете?

— Говорите мне по-старому ты, милый барон! Это мне будет приятно.

— Надолго… ты сюда?

— Завтра еду в Отрадное по делам невесты. Я женюсь…

— Вот как!.. На ком же?

— На Мери Опочининой… Вы ее не знали?

— Что-то не помню… Поздравляю!.. И я вот, друг Володя, женюсь… На старости лет сошел с ума. Понимаешь?.. Завтра свадьба.

— Ну какой же вы старик? Такой молодчина!.. Дайте мне вашу руку!.. Кто же невеста?

— Верочка Шуб… то бишь, Мосолова… дочь… Что ты на меня так смотришь? Разве ты ее знаешь?

Нольде потер горло, но голос все-таки прозвучал хрипло:

— Да… я ее встречал.

— Стало быть, понимаешь… меня? Красавица… тоненькая, беленькая… В дочери мне годится… Какая же я ей пара?

Нольде не слышал ничего. Кровь била в виски.

Взяв его под руку, барон подошел с ним к столу, познакомил его с Балдиным и товарищами, предложил ему шампанского.

Нольде залпом выпил свой бокал, чокнувшись с бароном.

Он много пил в этот вечер, но был молчалив и рассеян, отвечал невпопад и поднялся, наконец, ссылаясь на усталость и головную боль.

— Д-да… глаза у вас странные, — заметил Балдин.

— Володя, я тебя завтра на свадьбу жду, — сказал ему барон, прощаясь.

— Непременно, непременно… если не уеду в Отрадное.

Барон вышел за Нольде на лестницу и опять остановил его. Хотелось говорить. Хотелось открыть перед милым «черноглазым мальчиком» свою застенчивую душу. Разве не был он по-старому одинок? Разве мог он высказать свои сомнения перед вечно шумным, суетливым и злоязычным Балдиным?