Владимир Ресин - Москва в лесах

На октябрьском пленуме ЦК по законам волчьей стаи произошла типичная для компартии травля всеми - одного. По такому же закону в 1937 году по команде Сталина все нападали на бывших его соратников. В 1987 году этот закон в смягченной редакции последний раз сработал на моих глазах. Я вспомнил о моем бедном отце и его несчастных друзьях, которых распинали на пленумах, прежде чем отдать в руки палачей.

Мне предлагали подняться на трибуну со словами осуждения. Но таких слов у меня за душой не было. Я категорически отказался выступать с "разоблачением" Ельцина. Тогда он много хорошего сделал для Москвы, поддерживал и Лужкова, и меня. Я был возмущен спектаклем, который разыграл главный режиссер Михаил Сергеевич на пленуме. Кроме неприязни к происходящему, у большинства членов горкома и руководителей Москвы этот спектакль ничего не вызвал. Но по правилам так называемого "демократического централизма" никто из нас не мог подняться на трибуну и защитить Ельцина. Нам бы слова не дали. А если бы дали, то после такой защиты - сняли с работы.

После того как Ельцин попал в опалу, я не перестал относиться к нему с уважением. Был такой момент. Борис Николаевич, работая в Госстрое, оставался депутатом Московского Совета. Вместе с Михаилом Никифоровичем Полтораниным, бывшим редактором "Московской правды", пришел он однажды на сессию Московского Совета. Они сели рядом в сторонке, вокруг них образовался вакуум. На заседание я запоздал, пришел позже, чем другие. Свободное место было рядом с ними. Никто не решился его занять, оказаться в соседстве с опальными. Я попросил разрешения и сел рядом с Ельциным, вызвав недоумение у сидящих рядом депутатов.

Полторанин съязвил в мой адрес:

- А ты не боишься?

- Считаю за честь быть рядом с Борисом Николаевичем, - ответил я ему.

Мимо нас как раз в этот момент прошел занявший место Ельцина первый секретарь МГК Зайков. Он сделал вид, что ни Ельцина, ни Полторанина, которого сняли с должности вслед за Борисом Николаевичем, не видит в упор.

Тогда Ельцин, как известно, работал в Госстрое. Все задачи, которые он ставил как министр СССР, мы решали в первую очередь, морально его поддерживая.

* * *

Всего год с небольшим мой служебный кабинет помещался на улице Чехова, Малой Дмитровке, где находится "Главмоспромстрой". Оттуда перешел в Мосстройкомитет, в главный штаб строительного комплекса, крупнейшую в мире государственную строительную фирму. Комитет объединил все московские строительные главки, со времен Хрущева набравшие могучую силу. Это назначение случилось в мае 1988 года. Там я работал заместителем председателя, председателем комитета. А еще спустя полтора года к моим обязанностям добавилась еще одна - заместителя председателя исполкома. Таким образом, нагрузка возросла, пришлось заняться дополнительно к прежним делам проблемами реализации Генерального плана Москвы.

Все эти перемещения происходили в годы, когда начался исход евреев СССР в Израиль. Многие мои знакомые, в том числе строители, уехали тогда на Ближний Восток. Но мне такая мысль никогда не приходила в голову. В Израиле я бывал много раз, знаком с ведущими политиками этой жаркой красивой страны, с деятелями культуры, бизнесменами. Там хорошо могут строить. Но я бы там пребывать постоянно не хотел, для меня это чужая страна во всех отношениях. Меня туда не тянет. По культуре, быту, по чисто житейским вопросам - я коренной москвич, россиянин, как теперь говорят. Мыслить и говорить могу и люблю только по-русски. Жить без Москвы не могу.

С конца 1989 года пришлось ведать не только инженерией, промышленно-гражданским строительством, но и индустрией стройматериалов тремя китами, на которых зиждется наш комплекс. Тогда в нем было занято полмиллиона человек, включая лимитчиков, с которыми безуспешно боролся Борис Николаевич.

Без него и Лужкову, и мне стало труднее. Тогда я почувствовал, вместо обещанного партией "ускорения" комплекс начал медленно сбавлять обороты. Мы стали сползать с высокого уровня, достигнутого в прежние годы, не смогли построить как всегда три миллиона четыреста тысяч квадратных метров жилой площади... Поразивший страну кризис затронул и нас.

На Старой площади по-прежнему функционировали ЦК и МГК, заседало бюро горкома, которое возглавил сменивший Зайкова первый секретарь Юрий Анатольевич Прокофьев. По-прежнему он вызывал нас на заседания с отчетами в знакомое здание.

Но теперь в городе роль первого лица играл избранный председателем Московского Совета профессор Гавриил Попов, бывший декан экономического факультета Московского университета, главный редактор журнала "Вопросы экономики". Так, спустя много лет после профессора университета Михаила Покровского, возглавлявшего с ноября 1917 по март 1918 годах Моссовет, на нашей улице появился другой профессор университета. Он мог хорошо выступать на митингах и собраниях, писать блестящие аналитические статьи. Их читала вся Москва, вся Россия. По складу ума и характера это политик и стратег, который в самых сложных ситуациях и запутанных положениях находит верные решения. Попов не дал депутатам утопить проблему приватизации квартир в бесконечных дискуссиях: как это сделать по-справдливости, как платить за квадратные метры, учитывая жилую площадь, местоположение, качество зданий...

Москвичи обязаны ему приватизацией квартир, они получили их в частную собственность быстро и без бюрократических проволочек, не ощутив гнета чиновников. Благодаря Попову пенсионеры заимели право на бесплатное пользование городским общественным транспортом. Профессор перестроил систему городской власти и, верно используя законы управления, создал трехзвенную структуру: мэрия - префектуры - субпрефектуры (районные управы). Он же обосновал и реализовал "идею мэра", а также идею правительства города.

Но управлять большим городом, таким, как Москва, не особенно хотел и, по всей вероятности, не умел. Прежде, при Промыслове и до него, должности председателя Московского Совета не существовало. Во время сессий, которые собирались на один день раза два в год, для ведения собрания избирался председатель. Его подбирал горком партии среди депутатов из рабочей среды. Тем самым как бы олицетворялось провозглашенное со времен Ленина программное положение партии, власть в государстве принадлежит рабочему классу, пролетариату, гегемону. Председатель сессии играл роль факира на час, после закрытия сессии его обязанности заканчивались. Власть реальная переходила в руки председателя исполкома Московского Совета.

При избранном в годы "перестройки" всеобщим голосованием Московском Совете, состоявшем из нескольких сот депутатов, заседавших каждый день, управлять городским хозяйством стало мучительно трудно. Депутаты вместо обсуждения законов и бюджета постоянно вмешивались в дела исполнительной власти, хотели присвоить ее функции себе.