Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том I

© Владимир Лизичев, 2017

ISBN 978-5-4490-0023-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор, во-первых, хочет пояснить появление своего, весьма далёкого от совершенства опуса, единственной причиной — прочтя в очередной раз гениальный роман М. А. Булгакова, он страстно возжелал продолжения, как и многие до него и после. Поскольку такового нет, по понятным причинам, захотелось представить себе, нечто подобное описанному в романе «Мастер и Маргарита», но происходящему уже в наши дни. В результате он прекрасно осознает разницу.

Итак, ещё раз подчёркиваю, не претендуя ни в коей мере на лавры (ибо их место в супе) и заранее посыпая голову пеплом, предлагаю тебе читатель самому решить, стоит ли дальше поглощать, сей плод моих полуночных воображений и фантазий или отбросить после первых же страниц.

Ах да, чуть не забыл. Все персонажи, названия организаций (их адреса), альбомов, и иных результатов интеллектуальной собственности, а также события, описанные в данном произведении — вымышлены, автор не несёт ответственности за любые случайные совпадения с реальными людьми, организациями и событиями.

При написании данного произведения не пострадала ни одна лошадь или кошка, а также слон или кит (надеюсь при чтении у читателя тоже).

Очередь почти рассосалась. Впереди стояли двое: высоченный худощавый парень лет 25—30 в спортивных штанах и лёгкой тёмной толстовке с изображением на груди тонущего Титаника. Сын хозяйки, маленького продовольственного магазина, что на Электрозаводской в Москве — Димон, по совместительству продавец пива и сопутствующих товаров, отпускал ему чешский Пилзнер Урквелл. Последний пенился, шипел и не спеша наполнял двухлитровую бутылку.

Вторым был интеллигентного вида мужчина в красивых массивных очках на кончике носа и с дорогим кожаным портфелем-сумкой в руках. Рубашка на спине гражданина в очках была мокрой, что не удивительно, жара последние дни стояла необычная для конца апреля.

В магазинчике было душно, к тому же, ещё с обеда солнце жаркое светило прямо в окна торговой точки. Хотя, правильнее магазин было бы назвать — торговым тире, за вытянутым помещением, где собственно и находилась в тот момент вся компания, через проём со ступеньками, находилось другое с полками от самого пола до низкого потолка, уставленными всякой всячиной и ещё дальше подсобка.

Несколько секунд, пока приехавшие поставщики заносили подозрительно одинаковые алюминиевые бочки с разными сортами пива, а их старший принимал отчётные документы и деньги, в магазине царило молчание. До этого момента говорили всего двое: женщина — хозяйка, она отпускала лаваши с полки на противоположной стороне, на кассе и шустрый худосочный мужичонка в невообразимой шарообразной бейсболке и обрезанным спереди наполовину козырьком. Над остатком того, что предполагалось в качестве защиты от солнца и дождя, на мощных блестящих заклёпках была закреплена полированная металлическая пластина. На ней в два ряда неожиданно по-русски была выдавлена надпись — «Московский бульварный листок». Гражданин суетился неспроста, отойдя от очереди за пивом и застрявши на пару минут с расчётом за хлеб, услышал через приоткрытое окно на улицу голоса новых посетителей, что ещё не вошли, остановившись на площадке перед входом.

«Et comme vous monsherami cette habitude d’arranger russe commercialise dans maisons rentables? (И как Вам мой дорогой друг эта привычка русских устраивать маркеты в доходных домах?)».

Это всё Мессер от бедности и избытка населения в этом обезьяннике — отвечал другой.

Обмен, столь нелицеприятным для отзывчивой души патриота-журналиста Кашина Юрия Александровича, это он был тем, кто являлся хозяином необычной бейсболки грязного тёмно-зелёного цвета, мнениями между невидимыми ему иностранцами шёл на французском. Хотя Юрий Александрович имел вид человека опустившегося, много пившего в последнее время и одинокого, но уж отличить-то француза, от не француза был в состоянии, что называется влёт. Это был его язык и в школе и на журфаке МГУ.

Наконец рабочие в одинаковых тёмно-вишнёвого цвета комбинезонах перестали сновать туда-сюда, их шаги смолкли и Кашин расслышал следующее.

«Вы желаете войти Мессер и осмотреть это недоразумение?!

«…Вперёд! Вперёд! …Они наши! Держитесь храбро!» (Мессер повторяет известный призыв Жанны Дарк к войскам — из воспоминаний герцога Алансонского).

Юрасик — мамина интерпретация его имени, быстро усвоенная и подхваченная бывшей женой Галиной, сбежавшей от него через полгода после первого же запоя, повернул голову навстречу входившим французам. Подумалось — какого хрена их сюда занесло? В столице ныне полно хороших баров, пивных ресторанов и прочих интересных мест, где можно посидеть за кружкой доброго эля или отведать Родебергер с розочкой, а то и вкусить настоящего ирландского тёмного стаута. Неужели, представители буржуазного рая решили в тишине апартаментов какого-нибудь Марриотт — отеля попробовать кислого российского пива под маркой истинного австрийского, что и пивом-то назвать сложно с учётом нынешних технологий говнопивоварения. Слух резануло — Мессер (итал. messère, фр. Messer или «господин» — обращение к именитому гражданину в средневековой Италии и Франции).

Между тем Димон повернул ручку краника розлива до упора. Два литра объявил он, так как будто кто-то возражал и выставил коричневую пластиковую бутыль прямо перед «Титаником». Затем на его лоснящемся от жира и пота лбу пролегла косая морщина, слегка зашевелились полные по-девичьи губы, что означало глубокий мыслительный процесс. Видимо решив, удостоверится в точности расчётов, он повернул голову в сторону бирки под краником с указанием цены напитка и произвёл несколько манипуляций толстым пальцем на калькуляторе.

Последние, подумал Юрасик, явно были со знаком плюс, в пользу маркета, компенсация за жару, за то, что вынужден спину гнуть за копейки, мать — скареда! 60 кило в месяц. За хреновое настроение с утра, да мало ли.

Высокий ни слова не сказал, хотя по лицу было видно, что он заранее прикинул сумму и понимает, что его попросту надули, но видимо из-за жары и духоты, а может быть бабушкиного воспитания, спорить не стал.

Димон, посчитал приговор окончательным (обжалование не предусматривалось в принципе). Он уже смотрел с вызовом на очкарика с портфелем. Но тот молчал, ожидая, пока отойдёт высокий.