Вячеслав Подкольский - Гастрономы

Но Щуровский не счёл нужным распространяться и, усевшись за свободным столом, начал сосредоточенно и важно разбирать принесённые с собой бумаги.

Между тем, Терентий Яковлевич прошёл в квартиру и, кликнув Гаврюшу, спросил его:

— Ты растопил плиту?

— Нет ещё, я сейчас только вернулся, — ответил слуга.

— Ну, так вот что: ты её и не растапливай; бифштекс мы на керосинке изжарим, а для обеда русскую печку затопи: рассольнику, что щам и борщу, попреть надо в русской печке, он вкуснее бывает, чем на плите… Ты поди пока, накачай воздух в горелке, а я сейчас приду.

Через несколько минут большая газо-керосиновая кухня усовершенствованной конструкции зашумела и запыхтела на всю квартиру. Терентий Яковлевич пришёл в кухню и, тщательно осмотрев купленную провизию, заметил Гаврюше:

— Смотри хорошенько, чтобы мясо не пережарилось, а когда будет готово, полей грибной соей… Ну, да ты знаешь. Кроме того, что я приказывал, достань из погреба и подай маринованных огурчиков.

Когда стол в столовой был накрыт и уставлен яствами с питьями, старик, просунув голову в дверь канцелярии, произнёс:

— Прошу, господа, закусить со мной чем Бог послал! А-а, и Стефан Сигизмундович здесь! Ну, как ваше здоровье? Поправились ли? — воскликнул он подходившему с поклоном контролёру Каткевичу, маленькому, в высшей степени чистенькому господину с белыми усиками и стриженой головой, напоминавшей своим лёгким, желтоватым пушком только что вылупившегося из яйца цыплёнка.

Стефан Сигизмундович, несмотря на свой инженерский значок, говорил по-русски очень плохо, так как родился и воспитывался в остзейском крае, кончив курс в Рижском политехникуме. Прежде, чем что-нибудь сказать, Каткевич несколько секунд откашливался, видимо, подбирая в это время соответствующие слова, и, решив, что они подобраны правильно, произносил сначала слово так, делая на нём ударение, а потом уже всю остальную фразу.

— Гм, гм, так! Здоровье, слава Богу, лучше, — ответил он на вопрос надзирателя.

Щуровский, завидев Колесова, давно уже вскочил со стула и, с нетерпением дождавшись ответа Каткевича, снова обратился к начальству с прежней просьбой.

— Терентий Яковлевич, соблаговолите выслушать мой доклад.

— Почему такая экстренность? После завтрака успеем, — самый адмиральский час! — улыбнулся Терентий Яковлевич.

Щуровский недоумевающе пожал плечами и волей-неволей последовал за коллегами в столовую, захватив с собой портфель из боязни, чтобы кто-нибудь в его отсутствие не осмелился посмотреть бумаги.

Час завтрака был самым оживлённым и любимым временем для чиновников округа. Изящно расставленные самим хозяином закуски и вина приятно возбуждали аппетит, приводя чиновников в хорошее настроение духа, вследствие чего смех и остроты не прекращались ни на минуту. Сам жизнерадостный, весёлый Терентий Яковлевич, несравненный рассказчик всевозможных случаев, особенно из охотничьей жизни, всегда бывал душой компании. На этот раз он особенно был в ударе и смешил всех до упаду. Один только Щуровский, насильно заставив себя съесть две редиски, нетерпеливо ёрзал на стуле, поправляя шашку, и как-то криво усмехался. Он всецело был занят своим протоколом и ожиданием предстоявшего доклада надзирателю.

В самый разгар завтрака в столовую как бомба влетел только что вернувшийся из уезда с ревизии другой помощник Колесова, толстый, небольшого роста, по фамилии Коркин, отчаянный враль и передатчик всевозможных сплетен, особенно из своего акцизного мирка. Благодаря богатой фантазии и краснобайству, рассказы и сплетни, передаваемые им, слушались охотно, но иногда, после выпивки, Коркин договаривался до таких небылиц, что сам, ужаснувшись сказанного, вытаращивал удивлённо глаза и круто обрывал речи: «Ну, остальное само собой понятно!»

— А-а, с приездом! — весело встретили его сослуживцы.

— О-ох, умора! — сразу закатился неудержимым заразительным смехом Коркин, здороваясь с компанией. — Дайте прежде рюмку водки выпить, а потом расскажу, какая история со мной приключилась! Прямо что-то невероятное, фантастическое, достойное пера какого-нибудь Габорио или Понсон дю Террайля! Можете ли себе представить?! Открыл тайный винокуренный завод… под свиньёй! Честное слово!

Товарищи, предвкушая нечто интересное, именно в духе Коркина, старались наперебой услужить ему, придвигая закуски, рюмку и водку.

— После ревизии пяти-шести винных лавок… — начал Коркин, пережёвывая бутерброд с анчоусом. — A propos: какая хорошенькая канашка сидит в лавке N 43, в селе Загумном, — пальчики оближешь!.. Приезжаю я в Родионовку… Есть там один мужичок, содержатель постоялого двора… Давно он мне казался сомнительным, но всегда как-то не было никакого повода ни к чему придраться: во всём образцовый порядок! А тут, как нарочно, подозрения мои относительно этого мужика усилил дорогой ямщик своей болтовнёй. Ну, думаю, уж сегодня он мне попадётся, не ускользнёт! Так оно и вышло. Въезжаю в Родионовку и прямо, минуя казённую лавку, заворачиваю к нему. Шалишь, теперь тебя никто не успеет предупредить из благоприятелей! Вхожу; сейчас же послал за старостой и понятыми… Обшарил все углы, все закоулки, все мышиные норки, — н-ничего! Вдруг бросился мне в глаза хлевушок… Невзрачный такой, стоит в отдалении… «Это что?» — спрашиваю хозяина. — «Так, — говорит, — хлев свиной». И в глазах у него вдруг что-то промелькнуло, этакое что-то… — при этом рассказчик сделал неопределённый жест рукой. — «Веди нас туда!» — «Да помилуйте, вашескородие, гоже ли вам посещать такое грязное животное?!» А сам как будто замешался… «Веди, веди, нечего разговаривать, не твоё дело!» Приближаемся к хлеву, отворяем дверь, — стоит ог-гр-ромнейшая свинья! Ну, честное слово, больше коровы! Я таких и не видывал! Стала она всех обнюхивать и только что подошла ко мне, как вдруг ощетинилась, захрюкала и, круто повернувшись, улеглась на самой середине хлева. Тут, думаю, дело неспроста! Свинья-то, очевидно, учёная! «Уберите-ка с этого места свинью-то!» — приказываю. Это стоило огромнейших усилий. Но, когда, наконец, удалось выгнать свинью из хлева на двор, и когда навоз с пола был убран, на том самом месте, где улеглась было свинья, оказался… — рассказчик на мгновенье умолк, притаив дыхание, и, обведя слушателей вытаращенными глазами, добавил таинственным шёпотом. — Оказался… люк! Все обмерли. — Ну, тут я, конечно, — быстро докончил Коркин, — потребовал огня, лестницу… Спустились вниз… Ну, а остальное само собою понятно!

Он выпил залпом рюмку водки и начал сосредоточенно резать сыр. Слушатели — кто смеялся, кто серьёзно обсуждал событие. Контролёр Щуровский, вежливо привстав, взволнованным голосом обратился с вопросом к рассказчику, полный глубокого уважения и зависти к его геройству: