Анатолий Рогов - Выбор

И в Казани после приведения конюшим Иваном Андреевичем Челядниным к присяге московскому государю царя Мухаммед-Эмина третий год держалось затишье. Однако купцы русские, не единожды уже страдавшие от татарских коварств, все же побаивались ездить на ежегодные казанские ярмарки - главные на Волге. Бывало, грабили их там и убивали.

В Думе не раз об этом говаривали, соображая, как обезопаситься на будущее.

- Может, новый город, выше Казани, поставить и там свою ярмарку устраивать? - предложил как-то Вассиан. - Но недалеко, чтоб казанскую вообще забыть. Отец твой Иван-город против Нарвы-то поставил - как шведов и ливонцев образумил!

Василию и Соломонии мысль очень понравилась. Стали думать о месте.

И в Нижний Новгород после Смоленска Василий с Соломонией съездили, глядели там недавно построенную мощную крепость на Дятловых горах, близ слияния Оки с Волгой. Когда строилась, он давал на нее деньги. Остались довольны.

Следом ездили в Тулу, где тоже завершалось возведение мощной крепости, на которую тоже давали деньги.

В Кремле, у Фроловских ворот, на подворье Кирилло-Белозерского монастыря строилась церковь Афанасия Александрийского. Нарядчиком, то есть организатором работ, был московский гость Юрий Григорьев, сын Бобынин, с братом Алексеем, а общее руководство осуществлял Алевиз Новый.

А неподалеку от Фроловских ворот, на крестце против Панского двора, гость Василий Бобер с братьями Юрием Урвихвостовым и Федором Вепрем строили церковь Варвары Великомученицы.

У Боровицких ворот, на речке Неглинной, впадавшей там в Москву-реку, в четырнадцатом-пятнадцатом годах возводилась плотина. Вокруг Кремля копались пруды. Сооружались Троицкий мост и Кутафья башня. За Неглинной же - церковь Святого Петра. Под Бором за Болотом - церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи. На Старом Хлынове (Ваганькове) - Благовещенье и другое Благовещенье в Воронцове.

В Москве тогда насчитывалось свыше восьмидесяти тысяч жителей - больше, чем в Риме, вдвое больше, чем во Флоренции и Праге, в Богемии. Немногим меньше были Владимир, Псков, Новгород, Смоленск и Тверь, а всего городов насчитывалось более ста пятидесяти.

Василий с Соломонией этим тоже гордились.

Августа в двадцать пятый день пятнадцатого года в Успенском храме Кремля завершилась роспись стен, столбов и куполов, продолжавшаяся два года, и на другой день поутру их впервые увидели целиком государь, государыня и сотни знатнейших особ и церковных иерархов, до отказа заполнивших храм и частично не поместившихся в нем сразу и дожидавшихся своей очереди снаружи. Поначалу буквально все немели от восторга, ибо никто и нигде не видел дотоле ничего подобного: вся стенопись была сделана по золотому полю, то есть там, где изображения не было, было самое настоящее золото, и оно все горело, наполнив храм совершенно неземным, мерцающим, теплым-теплым сиянием, в котором как бы даже плавали или выплывали из него совершенно живые яркозвучные картины вселенских соборов на стенах, огромных святых мучеников на четырех столбах, синего неба внутри купола, поддерживаемого херувимами, и в нем Господа Вседержителя Саваофа. Родные каждому с младенчества образы казались из-за золота тоже непривычными, воистину живыми в этом теплом неземном мерцании. Да и знаменитые иконы успенского иконостаса Владимирской Божьей Матери, писанная, по преданию, самим евангелистом Лукой, Спас на престоле из Греции и Успение Божьей матери, творение основателя храма святого митрополита Петра, завораживали в этом радужно-золотом свечении еще властней. Многие цепенели.

Придумал невиданное золотое поле стенописи митрополит Варлаам. С изографами, конечно, коих было три артели. И немало времени проводил вместе с ними, залезал на леса под самый купол, наблюдая, как они пишут и клеят чесночным клеем на штукатурку воздушные листки сусального золота.

А теперь с огромным удовольствием водил по храму, еще пахнущему сырыми красками и чесноком, государя и государыню и, задирая голову, показывал, на что еще надо обязательно поглядеть и порадоваться.

Было, тоже было чем гордиться.

Двадцать девятого ноября Василий и Соломония присутствовали на торжественном освящении церкви Благовещенья в Воронцове. Дивная выросла церковь.

Доносили, что новые храмы поднялись в Ярославле, в Суздале, Зарайске, Ростове, под Можайском, куда Василий тоже любил ездить на потеху.

В Кирилло-Белозерском монастыре построили трапезную с храмом Введения. И в Пафнутьевском трапезную. И у Иосифа на Волоке.

Гость Аника Строганов завел в пятнадцатом году в Соли Вычегодской соляной промысел. Половина посадской земли там ему принадлежала, а государь повелел в семнадцатом году владеть ему всем Вычегодским усольем.

И Наумке Кобелю Савину сыну сотоварищи, нашедшему соляные ключи на Двине, дал льготную грамоту на десять лет на владение ими без уплаты всех государевых податей.

В восемнадцатом году по просьбе Василия для перевода на русский Толковой Псалтыри из Греции был прислан афонский монах Максим Грек.

А Гурий Тушин в те годы состроил несколько новых бесценных книг: "Ирмологий нотный", прекрасного письма, свидетельствующий о высочайшей музыкальной образованности Гурия, с добавлением святоотеческих статей Исаака Сирина и Нила Сорского. "Соборник" из творений Василия Великого, Феодосия Великого, Иллариона Великого, Нила Сорского и других, где поместил и "проложное житие Кирилла Белозерского". "Соборник", включающий житие Макария Египетского и чудеса великомучеников Бориса и Глеба. "Житие Саввы Сербского", "Пророчества елинских мудрецов", в коих собрал изречения о Троице, о божественности Христа и воплощении его от девы Марии, приписываемые античным писателям и философам Платону, Аристотелю, Гомеру, Еврипиду, Пифагору...

Вассиан дописывал свою нестяжательскую "Кормчую", и они не единожды спрашивали, когда же, наконец, прочтут ее целиком. Отдельные-то главы читали, и его "Слово ответное" Иосифу Волоцкому тоже читали, и Соломония удивленно сказала тогда, как "кусательно" он, оказывается, пишет. Они смеялись этому слову, но решили, что оно точное.

* * *

- А ты читал Аристотеля? - спросил как-то Василий митрополита при ней и Вассиане.

- Читал, - ответствовал Варлаам.

- И все понял?

- Пожалуй.

- А я начал да бросил. Не мог чтеца слушать. Бу-бу-бу! Бу-бу-бу! - на меня как дурман какой наползает, голова туманится, слова слышу, а не понимаю, глаза слипаются - и уснул. Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!.. И другой раз так же, и третий - чую, неладное: наваждение, ворожба книжная. Вспомнил, что еретик Федька Курицын тоже читывал Аристотеля, я знаю. Вся его бесовская шайка читывала - доподлинно знаю. А Вассьян нахваливает, меня заставляет, и ты, святейший, оказывается, читал, и Нил, как сказывал. Как же так, если дурман и еретики? Как?