Пантелеймон Романов - Русь (Часть 1)

- Вот сейчас я сижу здесь, - говорит Валентин, держа стакан в кулаке, как бы согревая его, - смотрю на тот уголок хоров с люстрами и колоннами, и мне вспоминается Москва. Я не знаю, где я видел такой уголок, но он напоминает мне именно Москву. Хорошо бы сейчас в трактире Егорова в Охотном ряду заказать осетрину под крепким хреном, съесть раковый суп в "Праге" и выпить бутылку старого доброго шабли с дюжиной остендских устриц.

- Собираетесь на Урал, Валентин, а мечтаете о Москве? - сказала Ольга Петровна, уютно привалившись к спинке дивана близко от Валентина.

- Я люблю две вещи, - сказал Валентин, - Москву и Урал.

- А женщин, Валентин?

- Женщины входят туда и сюда. В Москве одни, на Урале - другие.

Баронесса Нина сидела рядом с Ольгой Петровной и, кутаясь в белый мех, с некоторым страхом наивными детскими глазами смотрела на Валентина, как бы боясь, что он скажет что-нибудь ужасное.

- Да, на Урале совсем другие, - прибавил, помолчав, Валентин. Когда-то я любил душистых женщин в парижском белье с длинными, длинными чулками... может быть, потому, что я по рождению своему и воспитанию принадлежу к той среде, где носят только парижское белье и имеют тонкие духи. Но теперь я хотел бы совсем другого: грубого и простого. Простого в своей первобытности. Что может быть лучше: соблазнить молодую, пугливую как лань скитницу из уральских лесов и пожить с ней недели две.

- Здесь же девушки, Валентин! - сказала Ольга Петровна, смеясь и прижимая к своей груди голову подошедшей Ирины.

- Все равно... все это она узнает и сама. А раньше или позже - это не имеет значения, - сказал спокойно Валентин.

- Ты поняла теперь его? - сказала баронесса Нина, быстро повернувшись к Ольге Петро-вне, как будто только и ждала этой фразы. - Он говорит иногда такие вещи, что я прихожу в ужас. Но он так приучил меня к этому, что я теряюсь... Теряюсь, так как перестала уже разли-чать, в чем ужас и в чем нет ужаса.

- Это и хорошо, - сказал, не взглянув на нее, Валентин, - человек к этому и должен идти. Или найти какую-нибудь сартку или черкешенку из глухого аула, - продолжал он, - это заманчиво: рядом с тобой дикое существо, не знающее добра и зла и совсем не тронутое мыс-лью. Девственный тысячелетний цветок Востока. Я люблю Восток, - прибавил он, помолчав, потому что нигде так не чувствуется старость и древность земли, как на востоке. Лежать в степи под звездами, есть руками жирную баранину и не чувствовать движения времени. В этом - всё.

Когда я в Париже у одной женщины увидел на руке выше локтя золотой браслет, у меня вспыхнула такая тоска по Востоку, что я прямо от нее, не заезжая за вещами, сел в поезд и уехал.

- С удовольствием бы уехал куда глаза глядят, - сказал Федюков, мрачно глядя в двери зала, мимо которых, кружась в вальсе, мелькали пары.

- Поедем на Урал со мной.

- Семья... - сказал Федюков, уныло и безнадежно пожав плечами.

- А отчего ты не едешь? - спросил Валентин, обращаясь к Ольге Петровне. Баронесса Нина, с испугом оглянувшись на Ольгу Петровну, ждала ее ответа и, очевидно, того, как бы очередь не дошла и до нее самой.

Та удивленно на него оглянулась.

- Я-то с какой же стати?

- Развлечешься, - сказал Валентин.

- Но, милый мой, у меня все-таки как-никак муж есть.

- Мужа бросишь.

- Дела наконец.

- Брось дела. У меня была жена, я ее бросил, были дела, и их тоже бросил.

- Да для чего же? - спросила с каким-то порывом долго молчавшая Ирина, отклонившись от Ольги Петровны, как человек, который долго слушал, но никак не мог все-таки понять самого основного.

- Для чего? Для жизни, - сказал Валентин. - Для вольной жизни. Я люблю вольную жизнь...

- Для жизни? - повторила медленно Ирина, глядя перед собой. Потом, встряхнувшись и поцеловав порывисто Ольгу Петровну в щеку, убежала.

Валентин несколько времени смотрел на Петрушу, который по своему обыкновению за весь вечер не сказал ни одного слова и только, хлопая рюмку за рюмкой, молча вытирал губы рукой и тупо, сонно оглядывался.

- Он что-то необыкновенно молчалив сегодня, - сказал Валентин, обращаясь к Ольге Петровне и указывая ей на Петрушу, - должно быть, у него какая-нибудь душевная скорбь.

В эту минуту вбежала вернувшаяся Ирина и крикнула:

- Господа! какая прелесть! Папа сказал, что ужин будет на рассвете на площадке, где голубые елки.

* * *

Бал медленно догорал. Уже реже и как-то ленивее играла на хорах музыка. Уставшие музы-канты чаще пили чай, беря стаканы, которые им без блюдец на черных лакированных подносах приносили лакеи из буфета.

Уже реже кружились по опустевшему паркету пары. И везде на столах с расстроенными, разрозненными и наполовину пустыми вазами валялись на тарелочках корки апельсинов и объедки груш.

В проходных комнатах кое-кто дремал на диванах. А в большие окна зала с тонким переплетом рам уже глядела утренняя заря. На дворе небо совсем просветлело. Внизу, над прудом, уже ясно белел туман, клоками плывший над водой в одну сторону. Просыпались птицы и щебетали в тихом неподвижном утреннем воздухе, напоенном той сладостной свежестью, которая бывает весной, когда солнце еще не вставало и смутное голубое небо кажется особенно тихим, как бы не осмотревшимся после короткого сна теплой ночи.

На площадке перед домом с ее широкой каменной лестницей, с чугунными решетками и каменными вазами в сторону пруда был накрыт безмерно длинный стол. Лакеи, бегая в дом и из дома, приносили последние бутылки и бокалы, держа их по несколько штук между пальцами, и, остановившись за спинками расставленных стульев, в последний раз оглядывали стол, проверяя, все ли в порядке.

- Господа, прошу кушать, - сказал предводитель, появившись в зале, и пробежал глазами по хорам. - Проси к столу, - прибавил он, обратившись к стоявшему позади него лакею. Тот, перекинув салфетку на левую руку, торопливо пошел в гостиные.

В балконную дверь, раскрытую на обе половинки, вливалась свежесть и прохлада безоблач-ного весеннего утра.

Из зала и из гостиных, вставая с диванов, кресел, тронулись длинной вереницей гости, оправляя после сидения прически и складки платьев, мужчины - под руку с дамами.

Митенька Воейков, все время беспокойно искавший глазами Ольгу Петровну, - так как вдруг потерял равновесие после уединенного разговора с ней, - встретился с Валентином, который мрачно сказал, что ему срочно нужно сто рублей. Митенька сунул в карман руку и, покраснев, сказал, что он забыл дома бумажник, хотя бумажник был с ним, но в нем не было требуемой суммы. А сказать Валентину, что у него не найдется ста рублей, ему показалось стыдно.

Неловко отойдя от Валентина, он почти столкнулся в дверях с Ириной. Она после бессон-ной ночи была еще привлекательнее. Платье потеряло свою выглаженную строгость, и тонкий белый шелк его на полных девичьих руках около плеч смялся складочками и казался розовым от тела, которое вплотную обтягивали рукава. В руках у нее была ветка белой сирени.