Пантелеймон Романов - Русь (Часть 1)

- Мы должны, как и все, идти путем эволюции к истине, а она одна для всех.

- Да на что нам нужна ваша истина? - крикнул Авенир. - Нам правду подай, и такую правду, чтобы спасла весь мир. Вот тогда мы, может быть, еще поговорим с вами. Да и то еще только может быть, - прибавил он, подняв над головой руку и погрозив указательным паль-цем. - А этих всяких погремушек нам даром не надо.

- Верно, голубчик, верно, - сказал Александр Павлович, не потому, что он понял и оценил мысли Авенира по существу, а потому, что ему хотелось чем-нибудь поощрить Авенира, который начал уже хрипнуть и два раза вытирал пот со лба.

Авенир действительно охрип. Он взялся за горло одной рукой, а другой сделал жест, обоз-начавший, что, если бы не ограниченность сил в голосовых связках, он говорил бы с удовольст-вием хоть еще два часа.

После его громкого голоса наступила тишина. Некоторое время все молчали.

- А ночь-то, ночь-то... - сказал кто-то.

Все невольно посмотрели кругом. И действительно, ночь была хороша: внизу под лесом, совсем черным с теневой стороны, над речкой-ручьем залег плотный туман, растянувшийся седым валом по всей лощине. Дальше, за лощиной, стоял темнеющий лес, и над ним вдали тоже белел туман, расстелившийся кое-где легкой пеленой над серыми чащами. А направо по лощине без конца уходили и стелились дали лугов, подернутые мглистой прозрачной дымкой, освещен-ной сверху светом луны. Виднелись разбросанные деревни, спавшие глубоким сном в месячном сиянии, и в сырой росистой траве неумолкаемо трещали ночные кузнечики.

Митя Воейков лежал, слушал и пил, с наслаждением отдаваясь легкому приятному опьяне-нию и от вина, и от близости женщины, и от неясного лунного полусвета, в котором, казалось, что-то жило и шевелилось.

Он лег на спину, лицом к небу, - так что его откинувшаяся рука лежала на платье баронес-сы, - и смотрел вверх. Фосфорический, точно движущийся сам в себе, лунный свет был разбит над всей бесконечной далью лесов, полей и лугов, спавших в ночном покое.

Ночное летнее небо, с редкими и бледными, как бы ослепленными светом луны звездами, точно таило в себе какую-то бесконечную жизнь. И было странно и приятно думать, что, может быть, на этой неизмеримой высоте есть другие существования. И это необъяснимое блаженное чувство слияния со всем как бы погружало в эту бесконечность горевших и мерцавших вверху миров.

Со всем прошлым у Митеньки было порвано навсегда, в будущем были неизвестные свежие места, а в настоящем - полная свобода, чудный туманный хмель в голове и лунная ночь.

Под конец начались тосты.

Пили за благополучное переселение уже двух друзей на Урал, на берега священного Турго-яка. Пили за вторичное возрождение Митеньки и за смелый уход его от тины спокойного, разме-ренного существования культурной жизни в неведомый девственный край.

Пили за здоровье очаровательной баронессы и за здоровье светила науки, профессора Анд-рея Аполлоновича, причем все пошли к нему чокаться и чуть не свалили вместе с его складным стульчиком.

Александр Павлович даже облобызался с обоими отъезжающими и взволнованно сказал:

- Ну, дай бог. Нас не забывайте. Напишите, много ли там уток!

Когда бутылки были пусты и луна стала заметно склоняться к лесу, давая уже мглисто-желтоватый, а не серебристый свет, - все стали подниматься, дабы не простудить уважаемого Андрея Аполлоновича, нужного отечеству и науке. И тут заметили, что провожали друзей как следует, потому что ноги у всех точно прилипли к ковру и какая-то невидимая сила тянула всех по склону в лощину, а не в сторону усадьбы, к которой нужно было подниматься несколько навзволок.

Пожелав хозяевам всего хорошего, гости, не заходя в дом, долго копались в тени конюшни около лошадей и просили хозяев уходить в дом, чтобы не простудить профессора.

Митенька Воейков уехал первым, условившись с Валентином об отъезде. Экипаж мягко тронулся и поехал по аллее.

В голове были приятные сбивчивые мысли, кругом волшебные лунные тени и обманчивые дали. Над лесом на небе полная тяжелая луна. А внутри - бодрое и радостное предвкушение свежего простора неизвестной новой жизни.

За ним тронулись и остальные. И, когда выезжали за ворота, бывшие в тени от строений, Авенир обернулся и крикнул:

- Прощай, Валентин!.. Помяни нас, когда приедешь на священные воды озера Тургояка!

Конец первой части