Пантелеймон Романов - Русь (Часть 1)

Андрюшка куда-то скрылся, ребятишки, орудовавшие над гнездами, среди гама и крика перепуганных насмерть грачей, тоже исчезли. А плотники, охотно разворачивавшие незадолго перед этим остатки кирпичной стены у старой бани, стали вдруг говорить, что им надо домой, когда Митрофан попросил было их помочь ему рыть ямы для сирени.

Двор на шестой день деятельности Митрофана имел приблизительно такой вид: весь баляс-ник, шедший от ворот длинной линией под развесистыми старыми березами выездной аллеи, был разметан точно вихрем, и вся дорога по аллее была завалена растащенными и брошенными в разных направлениях столбами и рассыпавшимися палочками балясинка. Ближе к дому торча-ла печка и закопченная труба старой бани. А дальше валялось всякое старье, разбросанное по двору, вроде остатков ветхого ледника, который после операции представлял собою вороха сваленной с крыши гнилой соломы и зияющую яму, забранную внутри срубом из стоячих бревен, на которых росли белые и нежно-розовые грибы от сырости.

Митрофан ходил по двору среди развалин, присаживался на бревно, курил трубочку, как бы обдумывая дальнейший план, и все поглядывал в сторону ворот.

Несмотря на его обычно невозмутимый вид, чувствовалось, что он растерялся. В первой половине работы не нужно было плана: валяй подряд, и кончено дело. Теперь же нужен был план и скучная кропотливая работа. План был у барина. А барина не было. Ушел на два часа, а пропал чуть не на неделю. И неизвестно что.

Но что хуже всего - Митрофан явно потерял всякое влияние на массы, то есть на ребяти-шек, на Андрюшку и плотников. И, когда он начинал им говорить, чтобы прибили новую петлю у двери, бородатый плотник возразил на это как раз то же, что Митрофан сам возражал барину:

- Что же дверь... Тут не одну дверь, тут вон сколько надо делать. Около двери этой всего на пять минут и работы, а вот дальше-то как и что это, брат, дело девятое. Дверь уж заодно тогда. Тут и эту-то петлю к чертовой матери надо, она тоже еле держится, - сказал он. И, пере-ложив трубочку во рту, рванул дверь обеими руками и сорвал с последней петли. Отбросил ее на навозные кучи и, вынув трубочку изо рта, сплюнул.

- Вот тебе вся твоя и петля, - сказал он. - А то ты одну переменил бы, а через неделю, глядь, она с другой соскочила.

На это Митрофан ничего не возразил, так как сам хорошо понимал, что это - святая правда.

- Сейчас должон быть, - сказал он только, посмотрев на ворота, придется подождать, а то, правда, что ж с пустяка начинать. Вот придет, тогда мы и распространим.

- Известное дело, хозяину виднее, - сказал худощавый плотник. - А то начнешь, глядь, то не так, это не так, ведь эти господа...

- Не дай бог, - сказал Митрофан, - у него семь пятниц на неделе.

- Вот то-то и оно-то.

И он уж больше не заговаривал с плотниками, предоставив им полную возможность обедать в кухне с Настасьей из деревянной миски большими деревянными ложками, пить чай, выдувая по два самовара, и спать на полатях на своих овчинах.

Попробовал было взяться за дело собственными силами, - так как на этот раз оказалось, что лучше и легче самому гнуть спину, чем управлять чужими спинами, - но походив среди этого разгрома и покурив, махнул наконец рукой и сказал:

- Да нешто тут это все сразу сделаешь?! Поэтому, взявши лопату, скромно и тихо принял-ся копать перед домом ямы для сирени.

- Как бы потрафить, чтобы в сторону не забрало, - сказал он сам себе, стоя с лопатой в руках спиной к дому.

XXXIX

Дмитрий Ильич Воейков, возвращаясь домой на Валентиновых лошадях с Ларькой на козлах, чувствовал физическое томление под ложечкой, где у него ныло и щемило от мысли, что вдруг мужики уже узнали о поданной на них жалобе.

И поэтому он ехал по деревне, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не встречаться глазами с мужиками, по отношению к которым он, кроме высшей вины, как к угнетенным, чувствовал теперь еще низшую и мелкую вину: обещал не подавать и обманул. И ему приходи-лось, как вору или как человеку, которого вот-вот схватят за рукав и при всем народе уличат в двоедушии и предательстве, пробираться в свою усадьбу, которую он собирался превратить в райский уголок.

А этот райский уголок тоже приготовил ему сюрприз руками Митрофана, который бескон-трольно царил в усадьбе целых пять суток.

И, когда Ларька по своему обыкновению разогнал тройку, чтобы лихо влететь во двор и подкатить к крыльцу, лошади чуть не поломали себе ноги в разбросанных бревнах и рассыпан-ных столбиках балясинка.

Митенька почти с мистическим ужасом смотрел на то, что было на дворе. У него в первый момент даже промелькнула нелепая мысль о возмездии за его, не столько старую высшую вину, сколько за новую, низшую - перед массами.

Но это было только в первый короткий момент. В следующий - он увидел Митрофана, сидевшего спиной к дому на краю ямы, уже около самого фундамента и копавшего лопатой и ломом землю. Митрофан не торопился повернуть голову в сторону подъезжавшего хозяина и, казалось, еще глубже ушел в работу.

А хозяин, загоревшись целым ураганом возмущения, ждал только, когда лошади, выписы-вавшие с коляской вавилоны по аллее под треск ломаемых колесами столбиков, подъедут несколько ближе к крыльцу, чтобы налететь на своего слугу.

- Ты что же это?.. - закричал Митенька, весь покраснев от гнева и на ходу выпрыгнув из экипажа. - Что ты тут?.. Я тебя оставил, а ты что?..

Митрофан, перестав рыть, поднял голову.

- А что? - сказал он.

Тут между хозяином и слугой произошел обычный в этих случаях разговор, начавшийся в повышенном тоне со стороны хозяина и окончившийся очень пониженным благодаря победе доводов Митрофана, ссылавшегося, как всегда, на порчу дела со стороны каких-то сверхъестес-твенных сил.

Предстояло взять дело в свои крепкие руки и показать Митрофану, как надо обходиться со сверхъестественными силами.

Работа предстояла нелегкая, благодаря тому, что Митрофан развил деятельность в огром-ном масштабе.

Положим, Дмитрий Ильич и сам не любил крохоборства. Тут Митрофан неисповедимыми путями сходился точка в точку со своим хозяином в методах и приемах работы, несмотря на громадную разницу, может быть, даже пропасть, которая была между их характерами во всем остальном.

Но, благодаря тому, что Митофан испортил дело в самом начале, произведя генеральный разгром, - порыв, с каким Митенька начал новую жизнь, упал. Этот разгром и сор испортили всю картину, которая рисовалась в его воображении. Вообще у Митеньки на дороге к выполне-нию всяких крупных дел всегда стояло несколько опасностей. Они обыкновенно гасили огонь порыва как раз именно в тот момент, когда должна была начаться самая работа. Первая опас-ность - предварительные мечты о том, что будет, когда всё задание будет выполнено. Следст-вием этого бывало то, что всё наслаждение от процесса и результатов работы он успевал пережить и перечувствовать, не начавши самой работы.