Владимир Романовский - Цена человека

Уже будучи в Военно-медицинской академии, он интересовался проблемой человека на войне, говорил с врачами-фронтовиками, с учеными. Одно исследование его особенно поразило. Он тогда не называл его авторов:

- Оказывается у воевавших в дивизиях первого эшелона многие физиологические показатели резко отличались от нормальных. У них было выше кровяное давление, иное содержание лейкоцитов, чаще пульс, у них были все сдвиги, типичные для хронического стресса. Только в армейском тылу эти показатели возвращались к норме. Вот что такое передовая... - Лев Евгеньевич покачал головой, улыбнулся и вдруг мгновенно стал серьезным. Так умел делать только он. - Я думаю, что когда-нибудь попаду в рай... Потому что в аду я уже побывал. Нас колотили из всех видов оружия. Без устали. А потом я привык, и уже не чувствовал себя зайцем на мушке. Я вдруг почувствовал какую-то уверенность. Мне казалось, что судьба оберегает меня. То ли кто-то молится за меня, то ли я попал в другой статистический ряд, в котором те, кто будет жить...

Кто за него мог молиться? Отец погиб... Мать, сестра и исхудавшая от военных лишений темноволосая школьница Клара.

...А бои продолжались. Фронт неудержимо катился на запад. Наступила весна и новое лето - лето битвы на Курской дуге. По разному складывались судьбы курсантов. Многие | погибли, а некоторые - в основном после ранений - уже вернулись в Киров, они и сообщили начальнику академии адреса госпиталей, где лечились раненые однокурсники, и их удалось вызвать на долечивание в клиники Военно-морской медицинской академии. А вскоре последовал приказ Верховного Главнокомандующего о возвращении на учебу курсантов и слушателей высших военных учебных заведений. Летом 1943 года Лева все ещё был в действующей армии. Об этом периоде, о его пути от Сталинграда до Белгорода сохранилось всего несколько строчек в его альбоме за 1945 год. Он пишет о прихотливой солдатской судьбе, "схватившей его в степях Белгорода и лиственных лесах Орла и бросившего далеко за свою спину, через лазарет и госпиталь вновь на давно уже забытое место за учебным столом в большой и неуютной аудитории г.Кирова, где снова потекли однообразные и длинные учебные дни...".

Добавим к этому, что вернулся он на учебу (в августе 1943 года) уже офицером, младшим лейтенантом. Он теперь продолжал учебу не в курсантской группе, как большинство, а в параллельном классе слушателей.

Позже он напишет о своем мирощущении того времени:

"Ты видел руины прекрасных городов, тысячи бронированных чудовищ у Орла и Белгорода..., чтобы на десяток лет вперед растормошить все буквально душевные качества и чувства и чтобы уже осознанно зашагать по жизни".

Страшные потери понес сталинградский курс. А.М.Соколовский в своей книге пишет: "Из 205 курсантов, направленных под Сталинград, погибли на фронте 74 человека, судьба 17 осталась невыясненной - скорее всего они тоже погибли... Из курсантов и слушателей Сталинградского курса ВММА впоследствии вышли: министр здравоохранения СССР, вице-президент Академии медицинских наук, 15 профессоров и докторов наук, 18 кандидатов наук. Только сотня вернувшихся с фронта ребят нашего курса дала такие всходы. А если бы весь курс окончил академию? А сколько таких людей полегло на необозримых полях войны?!"

Неудивительно, что со временем ненависть к врагу переплавится у Льва Евгеньевича в ненависть и отвращение к войне. К войне как таковой, как массовому убийству, гибели талантов, разрушению культуры и цивилизации.

Глава III.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ.

По субботам во второй половине дня из ворот бывшей Обуховской больницы, где размещались клиники Военно-морской медицинской академии, с сентября 1945 года регулярно появлялся молодой офицер :в темно-синем кителе с блестящими пуговицами, стоячим воротником и золотистыми погонами, с кортиком на левом боку, в отутюженных флотских клешах и начищенных ботинках. У поворота на улицу Дзержинского офицер (это был младший лейтенант Поляков), оглядывался и окидывал взглядом безлюдный Загородный проспект: ни людей, ни машин, в выбоинах ободранных тротуаров и мостовой зеленая трава. Ступив на такую же пустынную улицу Дзержинского, он обычно замедлял шаг и расстегивал воротничок кителя: можно было расслабиться.

Лева с удовольствием вспоминал прошедшую учебную неделю. На четвертом курсе начались настоящие клинические дисциплины, связанные с врачеванием, с постановкой диагноза, поиском лечения, теперь требовались логика, размышление, догадка. И отношение к слушателям резко изменилось, вместо официальных обращений все чаще стало проскальзывать слово "коллега".

В то время Военно-морская медицинская академия собрала под своим флагом целое созвездие блестящих ученых. Имена их были овеяны легендами. Многие из них получили европейское образование, владели несколькими языками, их ценили и знали зарубежные коллеги. Некоторые были консультантами кремлевской больницы, лечили тогдашнюю элиту. Каждый обладал запоминающейся, колоритной внешностью. Терапевт академик Лепорский: худощавый с высоким лбом, изысканный и серьезный. Онколог член-корреспондент АМН Мельников: с простоватый внешностью, а на деле глубокий и одновременно находчивый. Ученик Оппеля хирург член-корреспондент АМН Самарин, сверкающий острым взглядом из-под низких густых бровей. Отоларинголог профессор Засосов - волевое лицо, крупная голова с аккуратным пробором. Терапевт академик АМН Мясников, умница, элегантный до изящества, и одновременно простой, автор одного из самых ярких и ясных учебников по терапии, обладатель "золотого стетоскопа" - одной из самых престижных международных наград. На его лекциях, ясных и логически стройных, ловили каждое слово. На них стекалась масса преподавателей, а слушатели, презрев неминуемое наказание, сбегали с постов и нарядов. Хируррг академик АМН Джанелидзе, утонченный аристократ, сноб, блестящий хирург и жесткий администратор. Учился в Женеве, бывал в США, о чем с непередаваемым акцентом любил вспоминать на лекциях.

Лева с головой уходил то в терапию, то в хирургию, то в эпидемиологию. Однако проходило время и он снова и снова возвращался к тетрадям отца. Аккуратные заготовки статей, знакомый почерк, пометки на книгах будили в нем не только теплые и томительные воспоминания, они, неудержимо звали его самого к этому столу, к этим книгам. Подходила мама, они присаживались рядом и, обнявшись, молча сидели за письменным столом отца... В свободное время он листал его книги по санитарной статистике и высшей математике и словно окунался в новый мир. И дело было даже не в долге перед памятью отца, который Лева всегда в себе чувствовал, а в его способности видеть за цифрами людей, угадывать за количественными показателями живые человеческие проблемы. "Числа не управляют миром, но показывают, как он управляется" эти слова Гете были записаны в одной из тетрадей отца.