Борис Зайцев - Земная печаль

В данном сборнике читателю предложены для первого знакомства произведения Зайцева из шести его книг. Сюда вошли характерные зайцевские вещи, которые он создавал с 1904 до 1929 года. Вступление («Молодость — Россия») и заключение («Вандейский эпилог») написаны им в 1951 году специально для книги «В пути». Сборник составлен таким образом, чтобы дать возможность читателю почувствовать, «о чем» Зайцев, каков он — единый и многообразный, цельный и изменчивый.

Перед тем как начать разговор о произведениях из шести книг, скажем несколько слов об их авторе. Воспользуемся материалом его собственных «Биографических заметок», составленных по просьбе С. А. Венгерова для первого монументального труда по русской литературе начала века. Зайцев писал: «Родился 29 января (10 февраля. — Л. И.) 1881 года в Орле. Отец мой, Константин Николаевич, по профессии горный инженер, из дворян Симбирской губернии. Происхождение нашего рода — татарское, имеется и примесь польской крови. Мать моя, Татьяна Васильевна, — дочь малоросса и великоросски. Детство (до одиннадцатилетнего возраста) я проводил в Калужской губернии, где отец служил на трех заводах, и частью в имении под Калугой — в атмосфере приволья и самого доброго к себе отношения со стороны родителей. Одно из главных влияний детства — постоянное общение с природой и охота. Домашнее образование (гувернантки) сменяется гимназией. Годы средней школы прошли в Калуге, где в 1898 году я окончил реальное училище. Затем учился в Москве в Императорском техническом училище, откуда в 1899 году был уволен за участие в беспорядках. Был студентом Горного института, стремился в университет, сдал в 1902 году экзамен по древним языкам и попал на юридический факультет Московского университета, но его не окончил…» [7] Зайцев Б. К. Биографические сведения //Там же. С. 65. Добавим от себя, что жизнь Б. К. Зайцева завершилась 28 января 1972 года в Париже.

Зайцев никогда не служил (только в молодости: корректором). Он был вольный художник. Свою работу, однако, рассматривал как высокий и неукоснительный долг, повседневный, тяжелый и желанный труд. Надежный человек, хороший друг, культурный работник, гармоническая личность, Зайцев затворником не был, обладал способностью собирать вокруг себя людей. Очень молодым, он стал активным помощником предводителей литературной «Среды» — Н. Д. Телешова, Л. Н. Андреева, С. С. Голоушева (С. С. Глаголя). Потом редактировал альманахи «Шиповника». Революцию Октября воспринял как трагедию, однако работу не бросил. Незадолго до отъезда за границу в 1922 году был избран председателем Московского союза писателей. За рубежом много печатал: художественную прозу, воспоминания о прошедшей Москве, статьи и книги о литературе, в том числе три художественные биографии: «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов». В течение многих лет в Париже состоял председателем Союза русских писателей и журналистов.

Как и другие современники, Зайцев — бытийный художник. Бытийность у него особого рода: это обращение к жизненным первоэлементам, к субстанции вселенского «тела», как писала Е. А. Колтоновская, «признание благою самой первоосновы жизни» — «сквозь жестокости и скорби» миропорядка [8] Колтоновская Е. А. Борис Зайцев //Там же. С. 67, 69. . По тональности, способу изображения, по авторскому отношению к материалу произведения шести книг, вошедшие в сборник, можно условно поделить на несколько групп, каждая из которых будет представлять одну из стадий художественного развития Зайцева и одновременно передавать то общее, характерное, что есть в Зайцеве на всех этапах его пути.

Первой книге рассказов и повестей Зайцев дал название «Тихие зори». Критики писали о ней более всего, и писали хорошо. Свою статью о «Тихих зорях» А. Г. Горнфельд назвал «Лирика космоса». Он сам, К. И. Чуковский, 3. Н. Гиппиус, другие, а позднее и русский философ, известный критик парижских «Современных записок» Ф. А. Степун увидели в Зайцеве «поэта космической жизни» [9] Горнфельд А. Г. Книги и люди. СПб., 1908. С. 14. . В мире, созданном Зайцевым, указывали они, земля, травы, звери, люди живут в особенной атмосфере панпсихизма, где много невысказанного, все пронизывает воздушная перспектива настроения, написанная мазками и точками как бы незначительных подробностей, а главное, все имеет одну общую единую — Мировую душу.

В высказывания Горнфельда, Гиппиус, Иванова–Разумника, даже Степуна закралось удивительное противоречие: с одной стороны, они утверждали, что люди, звери, травы, воды интересны Зайцеву с точки зрения их одноприродности и показаны им так, как интересны, с другой — они выражали неудовольствие тем, что в рассказах Зайцева нет человеческой личности с ее моральными и интеллектуальными высотами, отличающими ее от остального «тварного» царства. То есть характерную особенность творчества Зайцева они неожиданно провозглашали слабостью или недостатком.

А. Топорков увидел в Зайцеве «прежде всего реалиста, идиллика в античном значении этого слова» [10] Топорков А. О новом реализме и о Б. Зайцеве //Золотое руно, 1907, № 10. С. 46–49. . Критик объяснил, что именно имел в виду: творчество Зайцева — наивная, простодушная детская сказка или идиллия, в которой борющиеся начала мировых антимоний находят успокоение вследствие принятия всеединого бытия. Один из теоретиков искусства Жан Поль определял идиллию как «эпическое изображение полноты счастья в ограничении» [11] Жан Поль. Приготовительная школа эстетики. М.: Искусство, 1981. С. 263. . Идиллия раннего Зайцева намного богаче того, что о ней написал Жан Поль, потому что «ограниченное пространство» в лирических эскизах художника — это не замкнутый круг семьи «старосветских помещиков», не счастливый сон усадебного детства Илюшечки Обломова и не героика казачьего сословия «Тараса Бульбы». Идиллия Зайцева распространяется на Космос; он образован Солнцем, ограничен Солнечной системой. По аналогии Космос Зайцева можно сравнить с золотым веком античности: кажется, что там и там остановилось время. Персонажи Зайцева живут во времени вечном, в сказке, в мифе, где царит собственный внутренний закон: идиллии. Однако в отличие от классической идиллии зайцевская фактически времени не игнорирует; она с ним «играет», она его намеренно в расчет не берет. И еще: Зайцев почти целиком переводит идиллию из эпики в лирику. Не миг существования важен для него, а миг личностного переживания Космоса и себя как его части литературным персонажем. Античный эпос пропущен через призму лирического состояния, рожденного далеким от античности XX столетием новой эры. Заметим, что здесь Зайцев идет тропой, проложенной в литературе Чеховым, хотя между тональностью философских эмоций персонажей Чехова и Зайцева есть существенное отличие, поскольку герой Чехова — грустный, часто усталый человек, а герой Зайцева, как правило, находится в «возрасте вечного детства» (слова Иванова–Разумника) ; это человек естественного и светлого сознания.