Александр Амфитеатров - Мурад-разбойник

Нѣтъ ничего легче, какъ озлобить человѣка, которому выгодно озлобиться. Двѣ-три картины вродѣ оплеванія армяниномъ мусульманина, и соотчичи послѣдняго будутъ убѣждены, что гяуръ, у котораго они, довѣрившись гяурскимъ баснямъ, искали справедливости и законной защиты, есть, въ концѣ концовъ, и впрямь, только гяуръ, только невѣрный… Обаяніе «русскаго» исчезаетъ, остается лишь невѣрный, исконный врагъ, съ которымъ заповѣдано бороться искони и до конца дней земныхъ всѣми средствами земными…

Мурадъ очень живо помнитъ, какъ вышелъ онъ впервые на разбой. Татаринъ и мусульманинъ, онъ не имѣлъ права носить оружія, — и у него ничего не было про запасъ, кромѣ суковатой палки изъ «желѣзнаго» дерева. Но, когда татарину надо найти оружіе, онъ знаетъ, гдѣ его искать. На то есть цѣлая нація даровыхъ, невольныхъ поставщиковъ. Мурадъ отправился въ горное ущелье и… когда выѣхалъ на тропу, пролегавшую мимо ущелья этого, первый купецъ-армянинъ — съ цѣлымъ арсеналомъ ружей, револьверовъ и кинжаловъ, на случай нападенія, — новоиспеченный разбойникъ заступилъ ему дорогу съ рѣшительнымъ и грознымъ видомъ. Храбрый коммерсантъ совершенно забылъ преимущества своего вооруженія и самымъ смиреннымъ образомъ отдалъ палочнику-татарину и ружья свои, и револьверы, и кинжалы, и кошелекъ. А затѣмъ Буль-Буль стала ходить въ шелку и въ атласѣ, а передъ Мурадомъ всѣ стали гнуть шапки… и въ то же время писать на него доносы, какъ на вновь объявившагося разбойника… Затѣмъ исторія короткая: облава… погоня… два выстрѣла — два покойника… перспектива висѣлицы… Персія…

Тоска по любимой женѣ вернула Мурада на старое пепелище — въ Россію. Подъ пулями перешелъ онъ Араксъ, увернулся отъ кордона и исчезъ въ горахъ. По волчьимъ и лисьимъ тропамъ добрался онъ до своей деревни. И видитъ онъ: большая съ тѣхъ поръ, какъ ушелъ онъ изъ нея, во всемъ перемѣна. Дико смотрятъ на него односельчане: — Да неужели это ты, Мурадъ? Мы думали, тебя уже нѣту на свѣтъ. Жена отчего-то вскрикнула при его появленіи не крикомъ радости, а — точно кто сердце ей оледенилъ ужасомъ. Тесть двусмысленно улыбается и не смотритъ въ глаза.

— Что же ты будешь теперь дѣлать, Мурадъ? — спрашиваютъ его, — вѣдь ты у насъ не жилецъ, самъ понимаешь… Ловятъ вашего брата, ахъ, какъ шибко ловятъ…

— Я знаю, — говоритъ Мурадъ, — и не хочу у васъ оставаться. За себя я не боюсь, да не желаю, чтобы изъ-за меня попала въ отвѣтъ вся деревня…

— Да, Мурадъ, отвѣтъ — очень большой отвѣтъ… Въ Сибирь пойдемъ.

— Я вѣдь только за женою пришелъ; возьму ее — и айда назадъ въ Пepciю!

Точно туча налетѣла на всѣ лица. Персія! да вѣдь это рабство! это голодъ! И туда отпустить любимую дочь? Но мужъ — полновластный владыка своей жены: молчатъ, не возражаютъ. Легъ Мурадъ спать. Жена и теща его шепчутся.

— Неужели ты согласна идти въ Пepciю на голодовку съ этимъ головорѣзомъ?

— Ни за что!

— Но онъ убьетъ тебя, если ты откажешь.

— Что же дѣлать? что же дѣлать? — ломаетъ руки Буль-Буль.

— А вотъ что; сейчасъ же дадимъ знать въ Н., что разбойникъ Мурадъ, убійца двухъ армянъ, находится въ нашемъ домъ. Начальство схватитъ его, отправить въ Сибирь, а ты свободна…

Въ Н. извѣстію обрадовались. Былъ тамъ въ это время урядникъ — человѣкъ беззавѣтной храбрости. Незадолго передъ тѣмъ, обнесли его передъ начальствомъ — наклеветали, будто въ одномъ дѣлѣ съ разбойниками онъ растерялся, струсилъ и не-сумѣлъ схватить злодѣевъ, уже попавшихъ въ западню. Уряднику подобные слухи казались, дѣло понятное, невыносимо оскорбительными, тѣмъ болѣе, что распускали ихъ о немъ люди, — какъ вояки, — гроша мѣднаго не стоившіе. Онъ самъ вызвался:

— Позвольте мнѣ пойти, взять и привести въ Н. разбойника Мурада.

И ѣдетъ онъ съ своею командою въ аулъ Мурада, окружаетъ саклю его, стучитъ въ дверь:

— Выходи, Мурадъ!

Мурадъ въ то время сидѣлъ съ женою, тещею, тестемъ… Услыхалъ онъ грозный окликъ, — посмотрѣлъ на родныхъ:

— Такъ вотъ вы каковы!

Схватилъ свое оружіе — выскочилъ на крыльцо.

— Стой, Мурадъ! Попался! Сдавайся безъ бою! уйти некуда! кричитъ урядникъ и хвать его за шиворотъ. А Мурадъ въ отвѣтъ бухъ въ упоръ изъ револьвера… Герой-урядникъ повалился бездыханный, а храбрая — все изъ армянъ — команда его брызнула въ разсыпную, кто куда глядѣлъ. Когда же опомнилась:

— Братцы! а какъ же разбойникъ-то? Надо же его ловить! — Мурадовъ и слѣдъ простылъ. Точно сквозь землю провалился.

Урядника подобрали. Команда осталась въ аулѣ охранять жителей. Доносчики ходятъ ни живы, ни мертвы: что теперь будетъ съ ними отъ Мурада и возможныхъ его сообщниковъ по разбою. А о немъ ни слуха, ни духа. Пропалъ, какъ шайтанъ, — словно расплылся въ воздухѣ.

Ночь. Деревня спитъ. Спитъ и команда. Вдругъ Буль-Буль, сквозь дремоту, слышитъ: кто-то стоитъ у ея постели…

— Что это? кто такой?

— Не бойся, это я, твой мужъ, Мурадъ, выданный тобою русскимъ.

— Мурадъ!

Вскочила: видитъ, — и впрямь онъ! Страшный, блѣдный… Проснулись и другіе семьяне, не понимаютъ: откуда онъ взялся? Молятъ:

— Пощади, прости, не убивай насъ!

— Я никого не убью, — сказалъ Мурадъ, — но Буль-Буль съ вами, предателями, не оставлю: пусть идетъ за мною…

— Какъ? въ Пepciю?

— Да… Бродъ черезъ Араксъ всего въ одной верстѣ, - идемъ! нечего мѣшкать!

— Не пойду я! не пойду! — вопить Буль-Буль: — ты меня тамъ съ голоду уморишь! работать заставишь!

— Не пойдешь? Ну, такъ умирай!

Мурадъ вынулъ свой отточенный, сверкающій кинжалъ. При блескѣ его, у Буль-Буль высохли всѣ слезы, замолкли всѣ жалобы.

— Иди впередъ! — велѣлъ онъ, и — полураздѣтая — она пошла, какъ телка, которую гонятъ на пастбище. И, если находили на нее нерѣшимость и упрямство и замедляла она свои шаги, Мурадъ кололъ ее остріемъ кинжала въ плечи, и бѣдная женщина, съ крикомъ, бѣжала впередъ. Всполошенные односельчане смотрѣли, качали головами и говорили между собою:

— Ай-ай больно сердитъ разбойникъ Мурадъ! крѣпко учитъ жену свою!

Тѣмъ временемъ родители Буль-Буль тормошили сонную команду.

— Вставайте! Мурадъ объявился!

— Ну, вотъ еще! какой тамъ Мурадъ? откуда ему взяться? — раздавалось въ отвѣтъ недовольное ворчанье заспавшихся людей.

— Да проснитесь же! Повѣрьте намъ!

— Отстаньте! никакого Мурада нѣтъ… это вамъ приснилось! у страха глаза велики…

— Какъ приснилось? Онъ въ Персiю бѣжитъ и дочь нашу увелъ за собою…

— Въ Персію? дочь?

Схватились за ружья, бросились въ погоню. Но было уже поздно: Араксъ шумно несъ въ темнотѣ свои волны… между преслѣдователями и бѣглецами легли ночь и пограничная рѣка…

Мурадъ и Буль-Буль были внѣ выстрѣловъ и права погони.

1901