Александр Амфитеатров - Богатырь Христофор

Характеръ этой «Святочной Книжки» — случайный и сборный. Легенда о св. Христофорѣ записана лично мною въ Амальфи; приключенія двухъ сестеръ въ подземномъ Римѣ разсказаны мнѣ монахомъ-проводникомъ при катакомбахъ св. Каллиста; о Мурадѣ-разбойникѣ и по сейчасъ имѣется дѣло въ Эриванской судебной палатѣ. Изъ остальныхъ статей, — «Фламандскія легенды» и «Средневѣковыя Тѣни» обработаны мною по рѣдкому сборнику Берту; «Крестъ въ Галліи» — сокращеніе длинной католической повѣсти Делакруа, а статья «Ноэль» — такое же сокращеніе талантливой, но болтливой работы Амедея де-Понтье, который въ шестидесятыхъ годахъ издалъ монографію, весело и красиво разсказавшую французскому юношеству исторію и преданія національныхъ праздниковъ церковнаго года. Изслѣдованіе «Dies Natalis Solis Invicti», Рождество Непобѣдимаго Солнца, представляетъ собою главу изъ большого моего труда «Призраки Язычества». Отрывки изъ него я печаталъ въ «СПБ. Вѣдомостяхъ» подъ разными заголовками, а, года черезъ два, надѣюсь выпустить трудъ этотъ полностью въ отдѣльномъ изданіи. Я счелъ излишнимъ въ настоящемъ изданіи «для легкаго чтенія» обременять статью ссылками и примѣчаніями. Скажу лишь, что, помимо прямыхъ источниковъ, ближайшими пособіями мнѣ въ ней служили: Preller. Roümische Mythotogie. - Boissier. La Religion romaine d' Auguste aux Antonins. - Reville. La religion а Rome sous les Severes. — Робертсонъ, Виндишманъ, Фрикенъ и др. Разсказъ «Сыщикъ» былъ изданъ ранѣе, въ приспособленіи для народа, извѣстною фирмою «Посредникъ», нынѣ, къ сожалѣнію, прекратившею свою дѣятельность, и, въ томъ же видѣ, былъ перепечатанъ въ сборникѣ моемъ «Сонъ и Явь». Здѣсь я помѣщаю его въ первоначальной редакціи, какъ появился онъ когда-то въ тифлисскомь «Новомъ Обозрѣніи» Н. Я. Николадзе. «Врагъ» — этюдъ къ фантастическому роману «Жаръ-Цвѣтъ», печатавшемуся въ «Сѣверѣ».

Александръ Амфитеатровъ.

СПБ. 15 Ноября 1901 года.

Когда Христофоръ явился на свѣтъ, онъ очень удивилъ собою и родителей своихъ, и повивальную бабку, и всѣхъ сосѣдей: никогда, еще не было видано такого огромнаго мальчика. Да и обжора-же онъ вышелъ! Материнскаго молока не хватало ему и на одну покормку. За день, онъ высасывалъ трехъ лучшихъ козъ деревни — до чиста! — и того было ему мало, и онъ ревѣлъ въ своей колыбели, ревѣлъ по цѣлымъ ночамъ о мучившемъ его голодѣ. да еще какимъ густымъ басомъ!

Родители Христофора были люди бѣдные.

— Объѣсть насъ этотъ мальчишка! — ужасался отецъ.

А мать вторила:

— Къ тому же онъ безобразно быстро ростетъ. Чего будетъ намъ стоить — одѣть и обуть его!..

Уже на первомъ мѣсяцѣ, Христофоръ. неловко потянувшись, разломалъ свою люльку. Пеленать его было одно горе: пошевелитъ плечами, и всѣ снурки и тесемки пополамъ.

Почему его назвали Христофоромъ? А вотъ почему. Деревня, гдѣ онъ родился, была языческая, и отецъ Христофора былъ язычникъ, притомъ не изъ мудрыхъ. Всѣ языческія дѣти назывались отъ земныхъ предметовъ — отъ камней, птицъ, звѣрей, насѣкомыхъ, растеніи. Но для Христофора отецъ этого не захотѣлъ.

— Такому необыкновенному малому нужно необыкновенное имя, — сказалъ онъ.

Вотъ сидитъ онъ на порогѣ своей хижины и раздумываетъ, какъ назвать сына. Въ это время деревнею проходилъ чужой человѣкъ — пѣшій путешественникъ. Язычнику вспало на умъ посовѣтоваться съ прохожимъ:

— Какъ онъ скажетъ, такъ и назову. Вѣдь случайныя-то имена — самыя счастливыя.

Прохожій — былъ онъ высокъ и прямъ, глаза свѣтились, какъ звѣзды, борода двоилась отъ строго сложенныхъ устъ, и на-двое расчесанные волосы падали на плечи — сказалъ язычнику:

— Назови сына Христофоромъ.

— Вотъ такъ имя! Я никогда не слыхалъ его. Что оно означаетъ?

Прохожій возразилъ:

— Ты скоро самъ поймешь его и предпочтешь всѣмъ другимъ.

— А какъ скоро?

— Когда въ этомъ краѣ свѣтъ замѣнитъ тьму.

Прохожій удалился, а язычникъ долго ломалъ голову надъ его загадкою.

— Какая же у насъ тьма? Развѣ есть край свѣтлѣе нашего? солнце теплѣе? небо ярче? море синѣе?

Такъ мальчикъ и сталъ Христофоромъ. Трудно было съ нимъ отцу-матери. Онъ выросъ такъ великъ, толстъ и силенъ, что пришлось выселить его изъ хижины подъ открытое небо. А то — хоть плачь: выпрямится, — и прошибетъ головою потолокъ; упрется рукою въ стѣну, — и отвалитъ цѣлый уголъ.

Отдали Христофора въ ремесло — къ каменьщику, мостить дорогу. И тутъ не годился! Что ни хватитъ молотомъ, то и молотъ въ дребезги, и камень въ порошокъ.

— Ты, Христофоръ, сильнѣе всѣхъ на свѣтѣ, - говорили ему товарищи. Онъ возражалъ:

— Этого не можетъ быть.

— Почему?

— Потому, что я очень простъ умомъ и, кто умнѣе меня, тотъ меня и сильнѣе. Но — ахъ, братцы! — если бы я зналъ, кто всѣхъ сильнѣе на свѣтѣ! Сейчасъ-бы поступилъ къ нему подъ начало — служить ему вѣрою и правдою до самой смерти.

Христофора всѣ очень любили, потому что добръ онъ былъ выше всякой мѣры. Но, по своей огромности и силѣ, онъ никакъ не могъ, чтобы не обидѣть кого-нибудь ненарокомъ, и не мало калѣкъ развелось, по его милости, между его сверстниками. При всей пріязни къ Христофору, сосѣди начали понукать его родителей:

— Надо сбыть куда-нибудь вашего великана. Онъ всѣхъ насъ тутъ переуродуетъ.

Впрочемъ, иной разъ Христофоръ приносилъ своимъ землякамъ и пользу, — тоже больше ненарокомъ. Пошли ребятишки на берегъ — швырять камушки въ море. И Христофоръ за ними. Понравилось ему, какъ камешки прыгаютъ съ волны на волну.

— Дай-ка, и я попробую!

Схватилъ каменную скалу, да-какъ махнетъ! Скала бухнула въ море за пять миль и — надо же быть такому счастью! — прямо на корабль морскаго разбойника Хайреддина Барбароссы, который плылъ, чтобы ограбить и полонить деревню Христофора.

Пираты канули ко дну. Выручила своихъ Христофорова сила [1] Обычный анахронизмъ легендъ Неаполитанскаго края. Хайреддинъ Барбаросса нагналъ на средневѣковую Италію такого страха, что на Неаполитанскомъ и Салернскомъ побережьи имя его какъ имя полумифическаго злобнаго существа — вплетается въ легенды самыхъ разнообразныхъ эпохъ, начиная чуть не съ Тиверія и кончая чуть не Наполеономъ. . Однажды Христофоръ спалъ на берегу, зарывшись въ согрѣтый солнцемъ морской песокъ. Вдругъ — кто-то толкъ его посохомъ. Проснулся онъ, видитъ: стоить надъ нимъ странникъ, высокъ и прямъ, глаза — какъ звѣзды, раздвоенная борода, на-двое расчесанные волосы.

— Что-же, другъ Христофоръ? — говоритъ странникъ. — Такъ-то, пожалуй, и нехорошо.

— Что нехорошо? — спросилъ Христофоръ, зѣвая.

— Да вотъ — что ты лежишь на боку и ничего не дѣлаешь.