Александр Амфитеатров - Балдуин Справедливый

II. Да никто не дерзаетъ поджигать чужое жилье, ниже грозить другому поджогомъ.

Не то — казненъ будетъ смертью.

III. Да никто не дерзаетъ носить оружья на тѣлѣ — кромѣ судей, солдатъ, охраны и полиціи графа.

Не то — казненъ будетъ смертью.

IV. Кто убилъ или рану нанесъ, пусть докажетъ предъ правымъ судомъ, что невольно онъ грѣхъ совершилъ, защищая себя отъ ударовъ другого.

Не то — казненъ будетъ смертью.

V. Пусть свою правоту подтвердитъ онъ поединкомъ или Божьимъ судомъ — испытаньемъ водою, огнемъ иль желѣзомъ.

Не то — казненъ будетъ смертью.

VI. Судьи графа, чиновный синклитъ и всѣ, кто подъ графомъ и съ графомъ, — да творятъ всѣмъ въ странѣ добрый судъ.

Не то — казнены будутъ смертью.

VI. Да не смѣютъ они налагать податей не подъ силу народу.

Не то — казнены будутъ смертью.

И снова взмахнулъ топоромъ Балдуинъ и снова поклялся.

— Миръ общій и вѣчный. Такъ я сказалъ, — такъ теперь и будетъ. А — кто его нарушить, — горе тому.

На завтра, послѣ обѣдни, Балдуинъ вновь вышелъ на вышку дворца. Большая свита слѣдовала за нимъ, а на площадь пришелъ палачъ, съ своими подмастерьями, — и положили они плаху, и разожгли костеръ, и повѣсили надъ костромъ котелъ съ коноплянымъ масломъ.

И вскричалъ герольдъ:

— Кто хочетъ просить суда у его свѣтлости графа Фландрскаго? Выступайте впередъ и обвиняйте безъ страха!

Нищая старуха, въ рваномъ рубищъ, вся въ синякахъ и ранахъ, подняла руки вверхъ и — расталкивая предъ собою толпу — завопила:

— Я! Я прошу суда у графа!

И когда стала предъ лицомъ Балдуина, сказала:

— Ваша свѣтлость! Я бѣдная вдова. На шeѣ у меня — трое сиротъ: дѣти моего покойнаго сына, что сложилъ голову въ Палестинѣ, на службѣ Господу Богу и его свѣтлости, вашему отцу. Ихъ, ваша свѣтлость, надо поить и кормить, а достатки мои малые. Всего-то имущества у меня было — хата, да двѣ коровенки. Вчера, ввечеру, ѣхалъ мимо министръ вашъ, Пьеръ д'Осканъ, — вонъ этотъ великолѣпный рыцарь, что стоитъ возлѣ вашей свѣтлости. Полюбились ему мои коровы, и онъ велѣлъ своимъ лакеямъ угнать скотину къ себѣ, въ свой коровникъ. А когда я сказала: — Нѣтъ, господинъ рыцарь, теперь не тѣ времена! — и стала грозить ему вашимъ судомъ, — министръ вашъ приказалъ слугамъ разнести мою хату по бревну, избилъ меня и сиротъ… и вотъ я предъ вашею свѣтлостью, вся — какъ видите.

Ничего не отвѣтилъ старухѣ Балдуинъ, точно и не слыхалъ ея. А рыцарь Пьеръ д'Осканъ стоялъ — не робѣлъ. Могучій онъ былъ человѣкъ, и не ему было бояться графского суда и поклеповъ какой-то нищей старухи.

— А что, палачъ, — сказалъ Балдуинъ, — хорошо ли разгорѣлся твой костеръ, довольно ли вскипѣло въ котлѣ масло?

— Никакъ нѣтъ, ваша свѣтлость, — отвѣчаетъ палачъ. — Сiю минуту вскипитъ, — обождите самую малость!

Графъ кивнулъ головою, и герольдъ закричалъ:

— Кто еще проситъ графскаго суда, выходи впередъ и обвиняй безъ страха.

Оробѣла старуха. Видитъ Пьеръ д'Осканъ глядитъ на нее звѣремъ, а самъ ухмыляется въ усъ:

— Что, старая вѣдьма, много ли взяла? А теперь — погоди! теперь тебѣ, за кляузы, не то еще будетъ!

— Господи! — думаетъ старуха, — вотъ ужъ правда, что — кого Ты захочешь погубить, такъ прежде разумъ отымешь. Ну — какъ могла я повѣрить графскому суду? Развѣ мыслимо, чтобы графъ вступился за насъ, смердовъ, противъ знатнаго господина? Ни добраго словечка не молвилъ мнѣ Балдуинъ, а министръ его теперь сживетъ меня со свѣту. И осталось мнѣ одно: бѣжать, куда глаза глядятъ, покуда голова цѣла на плечахъ.

Юркнула въ толпу и была такова. А по народу — что вѣтеръ — гудѣлъ глухой ропотъ.

— То-то! на обѣщанья графъ щедръ, а на расправу выходить жидокъ.

— Всѣмъ сулилъ равный судъ, а, небось, руки коротки — не тронулъ своего полномочнаго министра.

— Свой своему по неволѣ другъ!.. И графъ — дворянинъ, и Пьеръ д'Осканъ — дворянинъ. Волкъ волка не ѣстъ, такъ дворянину ли наказать дворянина?

Балдуинъ не слушалъ народной молвы, а подъ шумъ мирилъ двухъ мѣщанъ, что принесли къ нему на судъ свою подворную тяжбу… Замирилъ, отпустилъ и снова — къ палачу:

— А что, палачъ, хорошо ли разгорѣлся твой костеръ, довольно ли вскипѣло въ котлѣ масло?

— Никакъ нѣтъ, ваша свѣтлость. Ciю минуту вскипитъ, обождите самую малость.

Снова принялся за судъ Балдуинъ, примирилъ двѣ семьи, что дошли до ножей изъ-за отказа въ сватовствѣ отцу жениха отцомъ невѣсты. Отпустилъ и спрашиваетъ въ третіи разъ:

— Теперь, палачъ, готовъ ли твой костеръ, въ пору ли вскипѣло въ котлѣ твоемъ масло?

— О, да, ваша свѣтлость! — теперь лихо горитъ мой костеръ, и какъ разъ въ пору кипитъ въ котлѣ надъ нимъ масло.

— Приблизьтесь же ко мнѣ, сиръ Пьеръ д'Осканъ, — а ты, палачъ, возьми этого человѣка.

Затрясся рыцарь, какъ осиновый листъ, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ, и, шатаясь, выступилъ впередъ на зовъ государя… Самъ палачъ оробѣлъ смотритъ на Балдуина, не вѣритъ ушамъ:

— То ли я ослышался? то ли молодой графъ рехнулся?

Но грозно взглянулъ Балдуинъ, тряхнулъ топоромъ. И схватилъ палачъ рыцаря и — какъ былъ тотъ въ сапогахъ и шпорахъ — швырнулъ его въ кипящее масло. А народъ рукоплескалъ и вопилъ:

— Да здравствуетъ графъ Балдуинъ и праведный судъ его!

— Да здравствуетъ Балдуинъ Справедливый!

— Да здравствуетъ Балдуинъ Народолюбецъ!

— Да, — отвѣчалъ графъ Балдуинъ. — Справедливый и Народолюбецъ. Принимаю отъ васъ эти прозвища и — вы увидите! — сумѣю ихъ заслужить.

Два года спустя, не стало ни грабителей, ни насильниковъ, ни воровства и разбоя во всей Фландріи. Успокоенная страна быстро богатѣла, росла и крѣпла. Эмигранты понемногу возвращались въ край. Нахлынули иноземные купцы, и — подъ рукою обезопасившаго ее государя — ожила и расцвѣла, вовсе увядшая было, торговля. Крестьяне, переставъ робѣть за судьбу своихъ посѣвовъ, увѣренные, что ни одинъ насильникъ не посмѣетъ вытоптать ихъ нивы или отнять у нихъ снятый со жнивья хлѣбъ, обработывали землю на славу. Bсѣ хвалили и славили Балдуина въ народной средѣи звала его людская молва не иначе, какъ «молодецъ съ большимъ топоромъ».

Ненавидѣли Балдуина лишь знатные вассалы, которыхъ онъ обуздалъ. Въ своихъ разбойничьихъ замкахъ они ковали крамолу, составляли заговоры, — и одинъ имъ едва-едва не удался.

Въ великій день Рождества Балдуинъ давалъ дворянству пиръ въ своемъ дворцѣ. Много было выпито добраго вина и пѣнистаго пива. Когда же — такъ подумали гости — охмелѣлъ Балдуинъ, вдругъ бросились они на него съ мечами.

Двадцать два человѣка было ихъ, а Балдуинъ, одинъ, вскочилъ имъ на встрѣчу. Схватилъ онъ со стѣны свой острый топоръ, а, вмѣсто щита, взялъ со стола серебряную чашу… Такъ бился онъ одинъ, какъ кабанъ противъ псовъ, пока не прибѣжала къ нему на помощь вѣрная стража.