Сабир Рустамханлы - Книга жизни

* * *

Двадцать лет мы дружим с нашим старейшим ученым-литературоведом, поэтом-переводчиком Мамедагой Султановым. В самые мои неприкаянные дни, когда я мыкался без своего жилья, и приходилось жить квартирантом, когда порой не хватало денег на хлеб, Мамед-ага-муаллим был поддержкой для меня и опорой. Каждый раз при виде его и его спутницы жизни, чуткой и великодушной Бадисабы-ханум, я произносил про себя: "Слава богу, еще не перевелись на свете такие люди!".

Нашей интеллигенции хорошо известны заслуги Мамедаги-муаллима в деле изучения и пропаганды нашего классического наследия собирания древних рукописей.

Судьба ученого, который родился на Юге, у подножия горы Савалан, похожа на судьбы многих его сверстников, многих его друзей.

Мамедага-муаллим уже в Баку воспитал и поставил на ноги большую семью, И когда сегодня в его доме собираются семьями его братья, они так задорно веселятся, что, кажется, нет и не было у них никаких несчастий. А ведь каждый из них лично, на своей судьбе пережил бедствия Юга, и более всего сам Мамедага-муаллим. После смерти отца все бремя забот о семье легло на его плечи, причем в сложнейшие, тягчайшие годы, но они не сломили его.

Когда я смотрю на его братьев, азартно спорящих за шахматной доской доктора геолого-минералогических наук, профессора Гадира Султанова, известного востоковеда, переводчика, преподавателя АГУ Рагима Султанова, когда я слышу их воспоминания о садах у подножия горы Савалан, о том, сколь прекрасны были там фрукты, аромат которых до сих пор они не забыли, мне трудно поверить, что эти пожилые люди начинали свой жизненный путь с той страшной изгнаннической голгофы.

Неоднократно мне приходилось быть свидетелем того, как они вспоминали о Юге, размышляя, вновь и вновь возращались к его трагической судьбе, чувствовалось, что эта рана бередит их душу, не дает покоя - я слышал об этом и от академика Шафаята Мехтиева, переводчика-ученого Мубариза Ализаде, старейшего журналиста Насира Имангулиева и от многих и многих других, наших интеллигентов из Южного Азербайджана.

* * *

В своей поэме "Изгнанники" я попытался показать страницу судьбы эмигрантов из Южного Азербайджана и вообще сложные жизненные пути людей со схожими судьбами. Сама тема вела меня, подсказывала: я ясно увидел, что само это слово "эмиграция" не вчера родилось, сотни лет лучшие сыны отечества не находили себе места у родного очага, и чтобы утвердить свою волю, реализовать свои идеи, вынуждены были блуждать по миру, скитаться по дорогам. Мне вспомнилось, что Зороастр, родившийся в Азербайджане, начал свое пророчество не на родине, а за ее пределами. "Нет пророка в своем отечестве".

Вспомнил я, что и Хагани, и Насими, и тысячи умнейших людей Азербайджана нашептывали свои сокровенные мысли чужедальним дорогам, и смерть на чужбине настигала их в бесконечной тоске по отчему очагу.

Вспомнилось мне, что и великий Ленин, вождь революции, "пришелся не ко двору" в царской России. Сея семена великих идей, он вынужден был жить в эмиграции и из-за рубежа наблюдать, как прорастают семена, как начинают зеленеть побеги...

В поэме упоминаются эмигрировавшие из Южного Азербайджана Балаш Азероглу и Сохраб Тахир - признанные художники слова.

От отчизны вдали

наш язык - эмигрант.

На кладбищах чужих

эмигранткою - смерть!

Молодость - череда

расставаний, утрат...

Эмигрирует боль,

изгоняется свет!

Эмигранты - умы

и гонители тьмы.

Это - Хиябани.

Это - Пишевари

знаменосцы зари!

Всюду вражий оскал,

Вьется по ветру прах...

Пол-отчизны - в цвету.

Пол-отчизны - в слезах.

Сад в дыму

увядает, и вот

брат у брата в дому

эмигрантом слывет...

Смоль волос тронул снег,

Мой Сохраб, свет души!

Не спеши ты седеть,

Я прошу, не спеши...

Пусть замедлят свой бег

Нашей жизни года,

Чтоб сбылась наконец

дорогая мечта,

Ты не сир, не без сил.

Пусть вдали отчий кров,

Нас роднит наша кровь,

а не цвет паспортов,

Нашу память, наш дух

разделить не вольны

ворохами бумаг.

...Что же снег седины

все густеет у вас,

Азероглы?...

Ведь пока караван

не истопчет мосты

затравевшей мечты,

вам негоже седеть...

Ведь по сторону ту

ждать невмочь матерям

и невмочь - умереть...

Судьбы двух поэтов, драма двух патриотов! Поэзия Азероглы впитала в себя великое долготерпение, стойкость и мудрость. Кажется, свою энергию, свою силу он расходует очень бережно, опасается нескорого наступления чаемых дней и, медленно перебирая струны саза своего, ожидает, вглядываясь в пути-дороги истории.

Этим своим неистребимым долготерпением и верой он - в отца, который покинул мир в 1981 году девяностолетним старцем, разлученным с уже седым сыном...

Через два с половиной года после того, как я написал эти строки, в одной из иранских газет я прочел интервью с отцом Балаша Азероглы. Я убедился, что интуитивно угадал характер этого человека. Старик, которому перевалило за девяносто лет, сказал корреспонденту: "Пока Балаш не вернется, я не умру!". Позже мне пришлось побывать в доме Балаша Азероглы, на поминках его отца, умершего на Юге; поминальный обряд был совершен здесь, на Севере. Меня и поныне не покидает ощущение праведной веры старого отца. Ибо те, кто столь непоколебимо верит в идеалы, не могут уйти в небытие...

Наверно, именно эта вера и трагическая надежда не дает угаснуть жизни матери поэта, которая живет в Тегеране.

Легенда о матери. От одного из повстречавшихся на Юге с матерью Азероглы, я услышал потрясший меня рассказ; почтенная, старая женщина не протяжении многих лет, каждый вечер, стелит постель для Балаша. И сейчас, когда я думаю о Юге и поэзии Балаша Азероглы, мне вспоминается его седовласая мать, и представляется мне, что это - символ народных чаяний и кредо и самой поэзии:

"Пока не увижу народ единым, я не замолчу!"

... Все мы помним приезд матери нашего любимого поэта Сохраба Тахира. Этой встречи мы ждали долгие годы. Мать приняла телефонный голос сына за голос своего брата, дяди Сохраба, Она не поверила, что это он, "Помнишь ли меня?" - спрашивала она у Сохраба. "Помню, - отвечал он, - у тебя на правой щеке две, а не левой одна родинка". Долог был путь ко ветрече. Мать стучалась во все двери иранских ведомств, билась, билась, и после многих хождений по мукам, наконец добилась разрешения.

Мы неоднократно с огромными букетами отправлялись на бакинский морской вокзал, но не увидев матери, среди пассажиров, возвращались разочарованные. А приехала мать неожиданно, и когда она ступила на берег, когда увидела сыне после сорокалетней разлуки, то упала на его руки и потеряла сознание.

За полгода пребывания в Советском Азербайджане она убедилась, как уважают ее сына, увидела хорошие условия, в которых он живет, возвратилась в Иран, и будто достигнув исполнения желаний, навсегда покинула мир. Горестная весть дошла до сына через год: в его представлениях мать жила на год дольше. Поминки по матери Сохраба мы совершили в Баку с опозданием на год.