Ришат Садиев - Столкновение обстоятельств

- Ну, дубовые - это я знаю. А березовые - это что?

- А ето те, что, кроме как из магазина "Березка", одеваться не хотят. Я от этих девочек первый раз в жизни выражение "проклятый стройотряд" услыхала. Андрюшка, это ж мне после наших-то костров и песен как ножом по сердцу! А еще тут был случай: на Садовом "левака" тормознула, лень было до метро пешком идти. Оказался киношник какой-то. И жить меня учить стал. "Ваши,- говорит,капустники - кислые, кампашки - развеселые, джинсы - линялые, гитары эти, клички да жаргончики - это все помойка жизни и кончится скоро. Классиков надо читать и самоочищаться". А три рубля не забыл взять, апостол. Видать, на Рембрандта не хватило, швейцарского издания. Я так думаю.

- Так что пока одна? Оборону держишь?

- Держу. Одна как сыч. Пару раз после разговора с Казанью как трубку повешу, так кубарем из хаты на нашу скамейку бежать: забывала, что в Москве живу. Ну, когда в подъезд выходила - сразу все на места. У меня тут, кстати, наверху один ярый джяззмэн обитает. В два часа ночи, кады поддаст, оч хорошо на рояле мпровызырует. Савсэм как ты перед сваей кралей из кансэрватории. Пардон, я тебя, кажется, компроминтирую перед тваэй дамой? Кстати, ты меня с ней еще не познакомил, это очень мило с твоей стороны. Дама, представься сама!

- Наташа Белецкая. Первый Ленинградский, шестой курс.

- Аня Назарова. Второй Московский, пятый курс. Панкратов, тебе что, уже в Казани простору мало? Наташа, как ты могла стать жертвой этой старой вешалки? Вах! Брысь отсюда, Панкратов! Видеть этого бабника больше не могу!

6

Андрей покорно исчез в комнату. Девчонки остались на кухне мыть посуду и судачить. На Анькином кассетнике "жарились макароны" - девяносто минут сборной Италии. По хате бродил кот Крокодил: что бы такого сделать плохого?

- Наташка, где он тебя нашел? Он же у нас столичных девушек в грош не ставит?

- Анька, он же на "Скорой" работает?

- Как? А мне ничо не сказал. Панкратов!! Подь сюды! А куда твоя кафедра девалась? И полгода молчать?!

- А почему я должен был говорить? Добавить тебе второе сотрясение? В конце-то концов, не бог весть какое событие.

Панкратов по дороге на кухню успел вытащить из книжного шкафа фотографию нагловатого супермена лет двадцати пяти, на фоне модерновой операционной. Анька этого не заметила и продолжала натиск:

- Зачем ты туда пошел? "Скорая" - это ж чуть поумнее, чем перетягивание каната! Ты же шел первым, зачем взял?

- Во-первых, чтобы за три года спокойно защититься, придется пойти и на перетягивание каната. Зато знаешь, скольких поклонниц поотшибало?! А у тебя, как я понял, прибавилось?

И тут Анька разглядела снимок в руках Андрея.

- Можешь познакомиться. Мой официальный жених.

- Откуда?

- Кардиохирург. Молодой, но растущий.

- А как человек-то, ничего?

- Я ж его в глаза не видела! Мне его мама сватает. Москвич. С першпективой. Папу же мамиными молитвами в столицу перевели, теперь вот за мою судьбу похлопотать надо. Усе по плану. У меня одна надежда: першпективный на стукнутой жениться не захочет. Поищет нетравмированную.

- А мама?

- А что мама? Жалко мне ее. Она ж меня дважды уже могла потерять из-за своих жизненных принципов. Или тогда, в метро, если бы я упала менее удачно. Или давно бы меня как человека потеряла. Если б я эти принципы приняла. Ну ладно, давай об этом не будем! Пшли гулять!

...И снова летела серая стенка тоннеля, и снова - который день! - стук колес, стук колес, стук колес...

"Аньке холодно в жаркой Москве! Я уже сбился со счету, сколько раз в жизни ощущал кожей вот этот человеческий холод..."

- Очнись, Васильич! Как там Казань, стоит? Боков трехкилометровые песни все пишет? Муравей бардов приглашает?

- Все хорошо, Аня. Все хорошо.

...Колесили. Утешали друг друга, над похожденьями своими взахлеб смеялись. Только билетов прямых до Ленинграда не достали.

И Андрей поехал с Наташкой дальше. Электричками в ночь.

7

На калининском перроне было пустынно - семь ребят и восемь девчонок с одной гитарой пустынность не нарушали. Андрей с Наташкой почуяли в этой стайке что-то родное, тихонько сели рядом - подслушивать песни. "Я б лошадей на уголь перевел, на антрацит, но лошади не хочуть..."; "Парус на ветру трепещет крылом, побегу за парусом берегом..."; "...И над бульварами линий, по-ленинградскому синий, вечер спустился опять. Снег, снег..."

Все знакомо до боли, все когда-то перепели сами. От Балтики до Тихого самый добрый пароль земли нашей - эта песня, которой "до сих пор не придумано точного определения, но которую мы с вами все безошибочно определяем душой".

А ребята все пели, время коротали: ждали кого-то. Электричка. Еще одна...

Подкатил какой-то поезд: "Пш-пш-стоянка... адцать ...инут". Из шести вагонов разом вылетели шесть девчонок-проводниц в стройотрядовских куртках и начали на перроне крутить "колесо". Потом еще что-то несусветное. Шесть хрупких фигур влились в общее буйство так, будто иначе и не могло быть. И тут Панкратов разглядел куртки: на спине во всех красках стрела самолета и буквы: КАИ. Ка"вцы! Казанский авиационный - самый поющий, самый танцующий и вообще самый лихой среди всех казанских альма-матер. Из первого вагона вылетело что-то большое и черное, обняло Андрея:

- Привет, Андрюха, как ты здесь?!

Наиль Галиулин, старый друг по театру миниатюр!

- Ну, ка"вцы, горазды вы с ума сходить!

- О, я сам без ума от наших девушек! Они с нами держали пари: если смогут покрутить колесо на перроне, все мужики скидываются и в Питере их кормят за свой счет. Так что плакали наши денежки. У Андрея моментально сработало:

- Наиль, возьми грех на душу, довези человека!

Андрей запихнул Наташку в вагон. Поезд начал лениво отползать. Под стук поезда на ходу договаривали с Найдем.

- Смотри, я ревнивый. В Казани встретимся!

- А я женился!

- На ком?

- Хуже не придумаешь: красавица, без высшего образования и еще коренная одесситка. Съел? Знай наших.

- Где ты ее откопал?

- Уметь надо! Такая одна на весь свет!

Поезд отходил. Толпа с гитарой ушла. Музыка кончилась. Откуда-то громыхнуло, и пошел шальной дождь. Поезд пошел быстро. Прощанья как будто и не было: адресами обменялись давно, на будущее ничего не обговорили. Только два отчаянных крика над перроном...

- Андрей!!!

- Наташка!!!

И дальше - рельсы блестят под дождем, огоньки мигают. В какой-то проходящий поезд впрыгнул быстро и остался в тамбуре стоять: лишь бы доехать. А ревизоры не тронут: станций до Москвы больше нет.

...Все-таки получилось, как в плохом кино - с ливнем и грозой. Ну ладно, как уж получилось...

И шел ливень, и шел поезд, и уезжала Наташка. "Ну вот я и одна. И сейчас я, Наташа Белецкая, двадцати двух лет от роду, вымахавшая до метр шестьдесят восемь, нажившая шесть диоптрий близорукости, но не нажившая ума, должна наконец дать себе отчет - что же произошло? Эти думы я гнала от себя целых четыре дня, но сегодня я могу назвать вещи своими именами: среди трех парней и двух девушек, оставивших меня на Керченском вокзале, был Рома Щербаков - мой официальный жених, как сказала бы Анька. Этот человек нравился всем, кроме меня. Но чтобы я разобралась в этой неприязни, ему пришлось совершить вот эту - большую и настоящую маленькую подлость. А до этого я просто - там иронизировала, тут его вежливо укалывала. И ребята шипели за глаза: "Змея очковая. Ничего не прощает. Сейчас же время такое. Хочешь жить - умей вертеться". А я и вправду ненормальная какая-то: не могла ему простить, что вечно опаздывает всюду. Что обещает многим многое и не делает. Меня вроде бы и не подводил, а вот друзья мне часто звонили: "Наташ, найди Рому. Он мне должен был..." Вроде бы по большому счету, и хороший - умный, веселый, компанейский, до жути теплый. Непорядочным тоже не назовешь, только не было маленькой щепетильности на маленькие дела. Но ведь эту щепетильность как норму поведения сейчас никто не исповедует. Значит, я дура. Не могу понять, что в темпе нынешней жизни Ромкина легкость небесполезна. Да и кому я нужна-то, кроме Ромки? И в доме он у меня как родной. Стоп. Когда это было? Это же все было ДО. А я по инерции мыслю, как четыре дня назад. Я все разрушила.