Михаил Садовский - Под часами

Накануне

Наташа ждала ребенка. Она сначала робко завела разговор со Славой о переезде на "землю", но он даже не понял, зачем. Нищенствовать на сто двадцать рублей и "доставать" он не хотел, а здесь все к его услугам -деньги есть, а с продуктами не хуже, чем на "земле", даже мандарины и апельсины на Новый год завозят... Наташа возражала ему, что он все свои деньги и просаживает тут, потому что продукты- то стоят в пять раз дороже, а солнца и тепла и за деньги не купишь, а девчонке нужен другой климат, чтобы была здоровой... Сукин, во-первых, не понимал, почему "девчонке", во-вторых, не понимал, что он там будет делать... но мудрая Наташа все предусмотрела -она поставила цель: выбраться отсюда... ей хотелось в тепло и на свою землю... она была домовитая... ей хотелось жить, как в далеком детстве, на Украине, а больше в целом свете -- никого, значит, надо выбираться...

- Знаешь, что я придумала?

- Говори, мудрая голова...

- Ты будешь работать в школе.

- Где? -- Слава так расхохотался, что не мог остановиться...

- Ладно тебе, - обиделась Наташа, - Я не так глупа, как ты хочешь представить... я же говорю, что придумала...

- И что я там буду препо-да-вать? -- Мрачно уставился на нее Слава. -Скажи!

- Военруком будешь.

- Кем???

- Военруком. Военное дело обязательный предмет в программе средней школы. И у нас было... военруком... очень неплохо можно зарабатывать...

- Военруком, значит... да?

- Да. -- Подтвердила Наташа, ничего не подозревая...

- Ага. И что же я им буду рассказывать? Как ходил в разведку? Как замерзал на морозе и захлебывался в грязи? Да?... Как открывал трофейные консервы ножом, которым до этого убил фрица, и которые у него же в сумке нашел...

как особисты шли сзади штрафбата и по ним палили? Что? -- Он уже не говорил, он шипел и хрипел сдавленным горлом... - Или мне им преподать, как с деревянной палкой бороться с танками? А?! Или мне им преподать науку выхода из окружения, когда свои драпают с такой скоростью, что их догнать невозможно? Что? Ты что-нибудь видела? Ты видела когда-нибудь, как от человека, с которым только что разговаривал, остался один сапог... и все... а генералов ты видела, которые "брали высотку", чтобы отрапортовать, что взяли, а она и не нужна никому была ни на... а там мои друзья под этой высоткой теперь навсегда... это им рассказать, деткам? -- Он не мог остановиться. Наташа не на шутку напуганная жалела, что завела такой разговор. Она не подозревала, что он может быть таким, и теперь понимала, что все, кто "оттуда" вернулся, никогда уже не будут нормальными. А Слава не мог успокоиться, он, покачиваясь и больше обычного, припадая на одну ногу, метался по комнате и шопотом уже доказывал ей, на мгновение приостанавливаясь, - Я убежал оттуда, убежал! Понимаешь? Я не хочу, чтобы меня расспрашивали, я не хочу, чтобы меня награждали и вспоминали, что я делал и называли то героем, то инвалидом, то участником, я не хочу больше о войне... потому что нечем гордиться...

потому что... потому что... - он вдруг стих, сел на стул и уронил голову на руки, поставленные локтями на колени... - я думал, что освобожусь от этого, если все сброшу на бумагу... - заговорил он после долгой паузы, напрасно... еще хуже стало...

потому что каждая твоя строчка, как ребенок... и не бросишь его на произвол судьбы... ты же сама об этом хлопочешь... - он вдруг улыбнулся и подошел к Наташе... - Я ж тебя предупреждал, а ты не поверила мне... может, другие не так все воспринимают... прости, пожалуйста, прости... давай отложим этот разговор...

- Давай, - согласилась Наташа, - вот Олька родится, тогда у нее сам спрсишь, где кому лучше...

- Я тебе сейчас объясню все... Ты умная... ты... ты знаешь...

любовь бывает один раз в жизни... второй раз тоже можно полюбить, но он уже второй, понимаешь... а та, которую полюбил, уже не может исчезнуть... и второй раз, когда это случается, а первой уже нет, то все от первой на вторую переходит

-- само... от ненависти забыть нельзя... от любви забыть -невозможно...

понимаешь?...

- Я чувствую.... а понимаю... не очень...

- Ну, как тебе сказать... еще вот... видишь -- слов не хватает...

я наверное, поэтому в стихи и прячусь -- там проще обобщать, а чтобы тебе рассказать -- нужны детали, а умения не хватает... или сердца... не знаю... я кругом самоучка... ни специальности, ни образования, ни культуры... у меня был учитель... Петр Михайлович... не знаю, где он теперь... найти хотел- не получилось... на том месте, где мы жили в колонии, нашел только одного старика, который вроде его помнит, а что толку... ни следов... ни... ничего.... они так выкорчевывали все, что даже место не определишь... и хоронили так же, что на могилку не придешь, не поплачешь... чтобы больше трех не собирались, понимаешь...

- Ничего я не понимаю.... ты совсем свихнулся... так я тебя опять потеряю, а мне никак нельзя без тебя, понимаешь... я же всю жизнь тебя ждала...

- Я понимаю. Только мне сказать... -- некому. Даже бумаге боюсь. Раньше на фронте -- ничего не боялся. Теперь боюсь. Я поэтому и от тебя бегал. Думаешь мне дома не хочется? А каково?.. Ты знаешь... нет, лучше тебе не знать... чем меньше знаешь, тем легче удар держать... а когда терять некого, жить легче...

- Эх, ты... воин.... герой... это я понимаю. А когда защитить некому и ждать некого -- вообще лучше не жить. Ни легко. Ни трудно. Вообще...

Зачем? Ты об этом думал? Или ты по-другому устроен... с автоматом спать хотел всю жизнь... а что напоследок вспомнишь...

- Напоследок я вспомню, как Петр Михайлович... ну, учитель мой... да ладно... у него там, в тетради, фраза одна была. Я ее наизусть знаю. Один раз всего перечитал. "Каждый имеет право на жизнь. Но в жизни бывает такой момент, когда это право не совпадает с желанием. Только инстинкт удерживает нас на той грани, через которую переступит каждый, но день этот определяется одним лишь Б-гом".

Он хотел еще сказать ей, что происходит нечто страшное или прекрасное -- он сам еще не разобрался... Маша... Машка Меламид словно переместилась в пространстве, времени, в его памяти... и... она стала совпадать с Наташей... он хотел ей сказать об этом, но не знал, как это сделать, как объяснить ей, что он, когда ее целует, это, конечно, она, его Наташа, но это и Машка Меламид... сначала, почувствовав это первый раз, он решил, что предал свою любовь, что он потерял самое дорогое, что вело его через такие страхи и боли, о которых уж он точно никогда и никому не расскажет... потом он вдруг был совершенно ошарашен другой мыслью -- теперь Маша всегда с ним... раньше приходила и уходила, т. е. все равно была с ним, но на часы, а иногда и дни куда-то уплывала. Теперь все время была с ним. Может быть, он и к Наташе был поэтому так привязан. Они обе соединились. И не то чтобы покой снизошел на его душу, но некое удовлетворение или вернее сказать -- примирение с судьбой, хотя он себе верил больше, чем судьбе... ему казалось, что у Маши были такие же точно губы... и груди... а большего он не знал. Не успел. Война все оборвала... а главное, запах. Все что угодно можно спутать -только не запах... смешанный запах женского тела и духов... этого он не мог спутать. И хоть он точно знал, что запахи неповторимы, как отпечатки пальцев, но очень уж похожий запах заместил ему тот, давнишний, родной и тоже слился с ним, и теперь остался навсегда на его губах... он хотел обо всем этом сказать Наташе. Давно хотел. Сначала стеснялся. Он обнаружил вдруг, что стесняется ее... Потом засомневался: не обидит ли этим женщину. Потом, когда уже совсем было собрался с духом, вдруг понял, в то самое мгновение, что не сумеет словами передать свои чувства... и этот запах... про запах, главное, как сказать... женщины очень ревнивы... болезненно ревнивы... это они про других легко рассказывают со вздохами: муж ушел, развелись, сошлись... но не про себя... Так и не решился. И теперь долго помолчав, вдруг сказал, уже вовсе как бы не к месту, а только отвечая своим мыслям: "Дочку назовем Машей". Наташа посмотрела на него, сначала не понимая, о чем он, потом опустила глаза и только вздохнула.