Леонид Саксон - Принц Уэльский

- П-паундз,- пропел он, разглядывая купюры.- Все-таки я их вышколил, моих баб! Какую валюту требуют, такую и дают. А молодцы эти англичане,- повернулся он ко мне с несколько натянутой развязностью.- Вот смотрите, большинство стран на своих купюрах рисует массовых убийц, да? А тут - сцена из Диккенса... сам Диккенс... Фарадей, ставящий опыт. Здорово, правда?

- Да, - медленно сказал я.- Пойдем отсюда.

Я колебался между глубокой жалостью и не меньшей неприязнью к этому хамелеону. Почему колебался? Ну... я как-то не умею полноценно испытывать оба чувства сразу. В моем возрасте и при моей профессии - если, конечно, возраст чему-то учит, а профессии вы соответствуете - пора уже избавиться от привычки побивать ближнего камнями. А потом, относится это к делу или нет, у меня никогда не было ни братьев, ни сестер. Вот я и стал со временем относиться к Петеньке немного как к младшему брату. Тут надо или порвать с ним, или молчать и не мучить его, или... искать какой-то третий, человеческий путь. Если он есть. Но не сейчас! Сейчас этот человек устал, и ему гораздо хуже, чем мне.

Гости только что разъехались, и Дрель начала собирать товар. Я заметил, что ни Папилео Улиссес, ни Папилео Блюме среди коробок не было, а глаза Дрели горят торжеством. Паук, однако, был на месте - большой, мохнатый, уверенно расставивший лапы, словно это ему хозяйка коллекции была обязана уменьшением своих запасов...

Прошло два месяца.

За это время наши с Петенькой отношения потеряли былую ясность. То в них царил холодок, то я старался быть к нему внимательнее и мягче, чем когда-либо,- смотря по тому, что мне вспоминалось. Но, как я уже говорил, у меня лучше получается второе, чем первое. Если на бумаге приятно воспитывать и наставлять на путь истинный, то в жизни это удовольствие ниже среднего. Не претендуя на правоту, я только надеюсь, что и ко мне мои ближние когда-нибудь отнесутся так же.

Да и чем я, нищий и бездомный, мог поманить его, преуспевающего и сытого? Если считать мораль главным золотым запасом, так сказать, Форт-Ноксом любого общества (у меня как-то язык не поворачивается сказать "Центробанком"), то не разграблен ли наш Форт-Нокс дочиста? Что у нас осталось? Какие вечные ценности? Ведь Петенькин друг-соблазнитель сказал ему в свое время чистую правду! "Уж наверное,- говорил я себе,- Петенька давно приготовил путь к респектабельному будущему. За таких, как он, волноваться нечего - мне бы лучше о себе подумать. А эти его похождения... еще немного - и всё будет кончено".

Нас никто не тревожил. Петенька звонил, исчезал, возвращался - кажется, почти всегда с добычей,- а самому ему позвонили только раз: "Дрель, ты? Здравствуй... Да, по двести двадцать. Рашида? Какая Рашида? Племянница? Почему против, пусть помогает... Только с условием: ко мне не водить, и чтоб даже не знала, где я нахожусь. Дай ей пару образцов подешевле. Привет!" Словом, мы жили спокойно, пока в его комнате и в моей не рухнул потолок.

К счастью, нас обоих дома не было, и мухопитомник также не пострадал. Дядя пригнал знакомых шабашников; те прохрипели, что за неделю управятся.

- Ништяк,- сказал нам дядя.- Сделаем навесные, лучше прежних. А вы до тех пор поживите по-советски, со всеми. Праскухин ничего не скажет. Он у меня теперь вот где! - И перед моим носом возник торжествующий кулак с побелевшими костяшками.- Будете по-прежнему вдвоем, в полулюксе...

Если бы он сказал - "в недолюксе", было бы точнее. Но против истины не попрешь: нам досталась единственная во всем общежитии комната с ванной и даже душем, откуда раз в неделю почти текла нехолодная вода.

Петенька сначала был очень недоволен, но потом смирился и даже обрадовался новому обществу, быстро перезнакомившись со всеми литераторами. Если мне он своих стихов не показывал (думаю, не хотел предстать передо мной в столь странной ипостаси), то им показывал: они ведь не знали, кто он. И, конечно, моя первая встреча с Петенькой на самом деле была не первой, просто ему было неприятно в этом сознаваться. Только одному человеку он проболтался насчет мух - и как раз тому, кому не надо бы: Глызину. Вообще этот Петенька был какой-то странный! То соблюдал миллион предосторожностей, то сразу доверялся понравившемуся собеседнику. Все-таки он занимался не своим делом.

Впрочем, я неточен. Глызин был слишком примитивен, чтобы понравиться Петеньке. Просто Глызин его обнадежил. Он был действительно популярен в изданиях определенного пошиба, а так как сей пошиб стал почти всеобщим - шел в гору и мог помочь. Лично я бы с ним никому не посоветовал связываться, но раз уже Петенька совершил ошибку, то с литературными мечтами пусть разбирается сам. Нет, я сказал ему пару раз, но хитрый Глызин держался с "богатеньким Буратино" довольно осторожно и раскрыл свою глызинскую сущность не сразу. А Петеньке, как я понял позже, очень хотелось найти другой выход... а не тот, который ему рисовался, и он всячески пытался обмануть себя, убедить, что он встретил того, кто ему нужен. Вот они с Глызиным и кружили друг возле друга, и каждый пытался извлечь свое. (А вообще Глызин тоже с завихрениями: напирает на то, что он выходец из низов и крестьянская душа, напившись же, посылает в Интернет сообщения, что он - свояк Луи Арагона.)

Их итоговый разговор я услышал благодаря нашему недолюксу. И при этом вовсю его проклиная: когда полчаса стоишь в чем мать родила, клацая зубами, и растираешь по телу жалкую струйку воды, убеждая себя, что принимаешь душ, тут не до благодарности. Меня было даже не слышно, так жалок был напор; а они решили, что в номере никого нет. Под конец их беседы я уже оделся и мог выйти, но каюсь: стало интересно дослушать.

Сперва это было звяканье.

- Когда пьешь пиво,- раскатисто гудел Глызин, садясь и, видимо, продолжая начатый на улице разговор,- советую снять носки и ботинки. Вот так... Ступня залог здоровья. Налить?

- Нет, я буду ликер,- сказал Петенька, садясь тоже.

- Учись пить с людьми, Петруха! Это тоже залог. Пускай не здоровья, но кой-чего... посерьезнее. Я вот не зря говорю, что ты не совсем наш человек.

- А почему это? (Явно звук отвинчивающегося колпачка фляги с ликером.) Кто тебе, собственно, нужен?

- Мне? Мне никто не нужен,- заверил Глызин, глотая (и в этот миг будучи самым правдивым человеком на свете).- Но уж если ты поглядываешь в сторону наших курсов, то полгодика у станка или хотя бы туши говяжьи поразгружать тебе было бы оч-чень нелишне... Все большие люди с этого начинали - у нас по крайней мере.

- Туш я вижу достаточно,- мрачно сказал Петенька.- Вообще мне кажется, прошли те времена...

- А ты перекрестись, когда тебе чего-нибудь кажется,- благодушно посоветовал Глызин.- Сразу помогает.

Пауза.

- Почти как у Пушкина,- вновь заговорил Петенька.- "Не торговал мой дед блинами, не ваксил царских сапогов"... Только навыворот.