Михаил Погодин - Невеста на ярмарке

— Прасковья Филатьевна, ты ли? — закричала, увидев ее с первой ступеньки, Анна Михайловна.

— Как Прасковья Филатьевна? — подхватил Бубновый, который за минуту обернулся было назад к Дементию.

— Феденька, друг мой, здравствуй!

— Матушка!

— Какой Феденька?

— Какая матушка?

— Сыночек мой любезный!

— Чей сыночек?

— Мой.

— Кто?

— Он.

— Как?

— Так.

— Твой?

— Мой.

— Вы?

— Ее!

— Ах! — Ах! — Ах!

Ожидали ль читатели такой развязки? Подождите, милостивые государи! Это еще не последняя.

— Не хочу! не хочу! — закричала вдруг с дочерью громче всех Анна Михайловна.

— Чего не хотите? — спросила Прасковья Филатьевна, — здравствуйте!

— Черт тебя возьми! не хочу! не хочу! не хочу! Разбой! зарезали! Обманули! Господи! помогите!.. — и все остановились среди лестницы и закричали в один голос, так что ничего разобрать было невозможно: и град стучал, и дождь шумел, и ветер выл, и гром гремел, и молния сверкала; народ начал сбегаться, а всех смешнее была Прасковья Филатьевна. Ничего не понимая, она обращалась то к одному лицу, то к другому, то к третьему, и все отворачивались от нее с сердцем, ворча про себя, а Бубновый, как ошеломленный, кричал только отрывистые, непонятные слова.

Чрез несколько минут уже, увидев толпу на дворе, Анна Михайловна опомнилась и пошла вперед, вопиющая, неистовая, во внутренние комнаты, а за ней и вся свита в великом замешательстве. — Дементий посмотрел за ними вслед и покачал головою, приговаривая: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», а Иван, почуявший грозу неминучую, вынимая вещи из колымаги, только что вздыхал и на вопрос своих однодомцев «что такое?» отвечал с досадою: «А вот увидите, сейчас разделят вам гостинцы».

Но что делалось в покоях Анны Михайловны? Все действующие лица вошли в гостиную, безмолвные от усталости, смущенные неожиданным открытием. Первая прервала молчание Прасковья Филатьевна:

— Да расскажите мне, Христа ради, Анна Михайловна, что все это значит? Хоть убейте меня, я ничего не понимаю.

— А я вот что понимаю, — разразилась переведшая дух Анна Михайловна, и глаза ее запылали, и губы задрожали, и зубы заскрыпели, — а я вот что понимаю, что сын твой лжец…

— Как?! Я лжец?! — загремел в свою очередь Бубновый, опомнясь и хватаясь за саблю.

— Батюшки! не буду!

— Феденька, полно! — зарыдала Прасковья Филатьевна, удерживая его за руку и толкая его в дверь.

— Да, — продолжала без него Анна Михайловна, которая, струсив с первого окрика, теперь ободрилась, надеясь на ее покровительство, — сын твой налгал мне, что он дворянин, что он полковник, генерал, что ему родня все губернаторы, все министры, что у него есть деревни во всех губерниях, что у него есть доходу десять тысяч, двадцать, тридцать тысяч рублей, и я сговорила за него любезную свою Полиньку; а у него нет ни кола ни двора, а ему родня всякая сволочь…

— Какая сволочь, — вступилась теперь и Прасковья Филатьевна, которую такое восклицание задрало за живое. — Да чем моя родня хуже вашей? вы сами мне сказали, что вам сродни губернаторский камердин, не велика персона; а у нас родня хоть не богатая, а ливреи с галунами никогда не носила.

— Ах ты, нищая! как смеешь ты это говорить мне в моем доме? Ты целый свой век таскалась по чужим домам.

— Я хоть таскалась, да не грабила середь бела дня, не заедала сиротского хлеба.

И поднялся новый крик и шум, посыпались брани и ругательства, зазвучали проклятия, и опять застучал град, зашумел дождь, завыл ветер, загремел гром и засверкала молния. Все дворовые люди переполошились, бегали как шальные по коридору и смотрели друг на друга с недоумением.

— Уж я отдам дочь свою за такого проходца, — хрипела Анна Михайловна, — лучше жива не хочу быть.

— Так я у мертвой вырву ее из рук, — заревел Бубновый, вбегая опять в дверь и приступая к нареченной своей теще, — ты сговорила ее за меня, я бросил все казенные дела, просил позволенья у губернатора, писал в полк и поехал за тобою с кислым молоком.

— Но что ты заришься на них, Феденька, — вступилась опять его мать, — ведь они все разорились, она сама сказала мне, что их из деревни скоро по шее выгонят, за чужое имя, а деньги в долгах все пропали.

— Так вы обманывали меня?! — воскликнул Бубновый, — нет! вы не разделаетесь со мной. В суд я потащу вас всех. Я доправлю на вас все свои убытки. Есть кому за меня вступиться. Я донесу на вас; я не кто другой; у меня есть рядная. Десять тысяч неустойки. Не то я всех вас разорю, распозорю, ославлю…

Так неистовствовал проигравшийся гусар, который, обманувшись в своей надежде, нигде не видал себе спасения от военного суда. — И Анна Михайловна обробела.

— Полинька, — сказала она вполголоса своей дочери, — видно тебе так на роду написано, ступай под венец.

— Нет, маменька, ни за что на свете, — отвечала страстная любовница. — Чтоб исправничья дочь попрекнула меня…

— Грушенька! или ты… ведь ты хотела же прежде.

— Федор Петрович не удостоил меня своим выбором, — отвечала дочь, отвернувшись с насмешкою, — и последовало со всех сторон глубокое молчание.

Не правда ли, что все действующие лица находились в затруднительном положении — не меньше самого автора. Как прикажете развязать здесь узел? Уж не разрубить ли?

— Аннушка! ты у меня безответная! — воскликнула наконец Анна Михайловна, обращаясь к меньшей своей дочери. — Не попомни моей лихости — у тебя же есть десять тысяч, что графиня оставила по завещанию, — выручи меня из беды.

— Послушайте, сударыня, — сказал ей Бубновый, — я полюбил вас с первого взгляда, и только по обстоятельствам нашелся принужденным обратиться к вашей сестрице. Я виноват, я вел себя дурно. Но я поправлюсь. Вам будет лучше со мною, чем здесь. Признаюсь перед вами откровенно: спасите меня — дайте мне вашу руку.

Все обратились к ней, Анна Михайловна чуть не плакала, сестры утирали себе глаза и смотрели на нее с ласкою; Бубновый бросился на колени, Прасковья Филатьевна устремляла умоляющий взор, и — и Анна Петровна после внутренней приметной борьбы подала ему свою руку, и Бубновый в восторге принял ее — и вот которая невеста нашла себе жениха на ярмарке, — и вот чем окончилась первая часть моей повести.

Да как? для чего? зачем? почему? отчего? — спрашивают читатели. Но чего же вам больше, милостивые государи? Анна Михайловна с дочерьми и Бубновый ведь обманули друг друга? Ну — и получили достойное себе наказание в неисполненных желаниях и несбывшихся надеждах. Разве этого не довольно?

А каким образом умная, благовоспитанная девушка могла вдруг согласиться на брак с таким негодяем? Может быть, из великодушия, может быть, понадеясь на обещание его исправиться в знак благодарности, может быть, вышед из терпения в отеческом дому, может быть… Однако, в самом деле, — я согласен, что это странно. Так не благоугодно ли вам обратиться к следующей части?