Владимир Санин - За тех, кто в дрейфе !

- Что ж, вы упустили свои шанс. Жили, как изволили намекнуть, с камнем на душе, сами сбросить его не могли и не обратились к единственному человеку, который мог это сделать! Хоть вы этого и не любите, мне жаль вас, Груздев.

- Да, упустил, - согласился Груздев. - Честно говоря, потому, что чего-то боялся - недостаточного понимания, что ли... Нет, не то. Боялся... вашей с ним близости. Наверное, так.

- Спасибо за откровенность.

- Сегодня, Сергей Николаич, после всего сказанного иначе не могу. Я просто боялся, что Андреи Иваныч может, как вы... Помните, конечно: "Немногого, Груздев, стоит человек, рассчитанный на одну хорошую зимовку".

- А вы злопамятны, Георгий Борисович. - Семенов улыбнулся. - Что было, то было, от своих слов не отказываюсь. В той накаленной обстановке, когда "Обь" ушла и надежды на возвращение домой рухнули, от малейшей искры мог произойти взрыв. Вы были опасны, Георгий, и я вскрыл нарыв.

- Я не нарыв, я человек! - Груздев вдруг стал очень спокоен. - Как вы не можете понять, Сергей Николаич, что человека нужно щадить, он, знаете ли... этакий живой, ему ничего не стоит сделать больно. Ну, плоть - бог с ней, она и создана, чтобы страдать, а вот когда с размаху бьют в душу... Ладно, раз уж пошел такой разговор... Вы, Сергей Николаич, из тех, кто умеет делать больно и при этом считаете себя правый, потому что уверены: критерий истины доступен лишь вам, и никому другому. И эта уверенность побуждает вас не обращать внимания на то, что люди - все до единого! - не похожи один на другого. А вы же стремились - в интересах дисциплины, значит, в высших интересах! заставить вас послать к черту свою индивидуальность и превратиться в "Так точно! Будет выполнено!" - Женьку Дугина.

- Личная неприязнь не лучший аргумент, Георгий. У Дугина нет красноречия, но есть другое неоценимое для полярника качество - совершенная надежность.

- Разве я об этом? - Груздев махнул рукой. - Я все понимаю, Сергей Николаич, тогда меня было необходимо растоптать, подмять под паровой каток, чтобы другим не повадно было. Но вы бесконечно выиграли бы в моих глазах, если бы заставили меня понять высшую свою правоту по-иному, в дружеской беседе, что ли, которой вы удостаивали лишь избранных. Вам, однако, было исключительно важно именно обезличить, ибо перед святой дисциплиной все равны. Высунулся получай по лбу! Простите, если переборщил...

- Так, самую малость, - сказал Семенов. - Для меня, Георгий Борисыч, критерий истины - дело. Когда на моих глазах гибнет дело, я заставляю себя забыть обо всем, кроме того, что необходимо для дела в данную минуту. Когда корабль тонет, самое страшное - паника, бунт на борту. Поддался панике пощады не жди... Что же касается лично вас, то зря опасались: именно Андрей осуждал меня за резкость. Он мне тогда сказал, что правду говорить нужно, даже самую жестокую, но самому быть жестоким при этом вовсе не обязательно. У нас был долгий разговор в тот вечер... Андрей был очень слаб. Он уже знал, что это - его последняя зимовка.

- Мы догадывались, что он знает, - с печалью сказал Груздев. - Нам было очень жаль его.

- Так что могу повторить: вы упустили свой шанс, Георгий. Ладно, переменим пластинку...

- Свешников говорил с вами обо мне? - неожиданно спросил Груздев.

- Да.

- Не секрет?

- Он сказал, что вы ко мне скоро придете.

- Почему он был в этом уверен?

- Могу только строить предположения.

- Например?

- Ну, хотя бы то, что если грусть иной раз хочется запрятать в себя, то радость, счастье - никогда.

- Вы почти правы.

- Тогда рад за вас.

- Почти - потому, что я еще не знаю, как отнесусь к письму, которое передал мне Свешников.

Семенов промолчал.

- Случись это на Новолазаревской, я пришел бы к Андрею Гаранину, чтоб ликвидировать тот самый барьер. А сейчас пришел к вам. Так что мы вернулись к началу нашего разговора - отдаю должное вашей проницательности.

- Какая там проницательность, я же вам сказал, что знал об этом.

- Я хочу разобраться. Хотите мне помочь?

- К вашим услугам.

Груздев вдруг улыбнулся, стер со лба пот.

- Жарко у вас. Можно снять куртку?

- Да хватит вам церемониться, черт возьми! - Семенов пожал плечами. - Вы не на дипломатическом приеме, а в двухстах километрах от полюса.

- В двухстах трех, - поправил Груздев. - Согласно последним координатам. Я бы сейчас с удовольствием выпил.

- Могу предложить только чай.

- Ладно. Однажды я рассказал Андрею Иванычу об одном моем знакомом. Он разорвал с женщиной, которую любил. Она ему писала, а он сжигал ее письма, не читая. Знаете, что сказал Андреи Иваныч?

- Ваш знакомый думал, что этим ликвидирует боль, а на самом деле загонял ее вглубь. Угадал?

- Да, примерно так. "Мозг, - сказал Андрей Иваныч, - должен принимать сигналы от всех органов: от желудка - что хочется есть, от ног - что они устали и так далее. Но когда горит душа, а мозг отказывается принимать этот сигнал - дело плохо". Он еще что-то хотел сказать, но тут в комнату вошли вы, наша беседа прервалась и продолжения не имела - мы уходили на Лазарев.

Груздев замолчал, склонил голову, будто прислушиваясь к вою ветра.

- Этим так называемым знакомым был я.

- Догадываюсь, - кивнул Семенов.

- То, что вы сейчас услышите, в подробностях знает лишь один человек - моя бабушка. Вы думаете, что познакомились со мной три года назад. А между тем вполне возможно, вы знали меня значительно раньше.

Семенов с удивлением покачал головой.

- Не лично меня, конечно, - мой голос. Еще лет двенадцать назад я выступал по радио и телевидению, мои пластинки исчезали с прилавков в один день. Я был, как говорят, в моде.

Семенов пристально всмотрелся в Груздева.

- Не гадайте, - спокойно сказал Груздев. - Что было, то уплыло. Удовлетворитесь тем, что я собираюсь вам рассказать.

Груздев вновь замолчал, собираясь с мыслями.

- Она работала на радио, где я в тот год бывал почти каждый день. У нее было редкое имя, которым она очень гордилась - Тамила. Женщине вообще свойственно стремление отличаться от окружающих ее подруг, чтобы привлечь к себе особое внимание. Например, мода на узкую юбку, а она приходит в широкой внимание! Все стригутся под мальчишку, а у нее косы до пояса - опять внимание. Подружки загорают в купальниках, а она сидит под тентом в халате - для того, чтоб вдруг его сбросить и представить на всеобщее обозрение классически стройную фигурку.

Груздев перевел дух.

- Напоминаю, я тогда стремительно входил в моду. Стыдно признаться, но мне льстило, что сумасшедшие девчонки караулят меня у выхода, потом записки, автографы; ну, в общем, то, что называется дешевой популярностью. И все это свалилось как-то сразу, за один только год! У меня, мальчишки, была машина, зарабатывать я стал больше профессора и превратился в завиднейшего жениха это при моей довольно бесцветной внешности! И тогда я встретил ее.