Савченко - Лариса Мондрус

Мы его назвали Дизи - в честь негритянского джазового музыканта Диззи Гиллеспи. А через неделю нам лететь в Ялту - Эгилу дали путевку в Дом творчества. Мы бросились к Дмоховскому: "Что делать?" Саша повел нас к Гоше. Тот говорит: "Ребята, не переживайте. Вашего мальчика я возьму на воспитание к своей девочке, никаких проблем".

Я никак не предполагала, что моя крохотулька будет помнить меня. Мы отсутствовали недели три, за это время мой щеночек превратился в совершенно другое, пушистое существо. Гоша вывалил щенков из корзины и спрашивает: "Ну как, ты различишь сейчас, где твой?" Оба бросились ко мне, я поначалу растерялась, но один из них, черный, обнюхав меня, как заскулил и давай царапаться - это было незабываемо. Оказывается, у собачек очень крепкая память. Начала я его холить и стричь, и превратился мой Дизи в красивого пуделечка, который никогда и ни за что не хотел расставаться со мной. Мы пробовали на время поездок оставлять его соседям, но он устраивал самые настоящие истерики. И нам с Люсей Дородновой приходилось пускаться на всяческие ухищрения, чтобы контрабандой возить Дизика с собой и прятать в гостиницах, где собак держать категорически запрещалось.

В своем рассказе Мондрус мимоходом упомянула о Люсе Дородновой и тем самым как бы ввела в крут персонажей книги новое действующее лицо. Уникальная личность эта Люся Дороднова. До сих пор она - дай ей Бог здоровья! - по-своему служит отечественной эстраде, хотя широкие массы нашей публики и не подозревают о ее существовании. Поэтому немного задержу ваше внимание, хотя лично и сам с ней незнаком. Но много наслышан.

Знакомство Мондрус с Дородновой произошло на одном из стадионных представлений, где в супергромоздкой программе участвовали сразу несколько звезд эстрады.

В комнату, где Лариса готовилась к выступлению, постучали.

- Да-да, войдите!

На пороге появилась молодая женщина, представилась:

- Я - Люся. Работаю костюмершей у Миансаровой.

- Она, кажется, тоже выступает сегодня?

- Да.- И далее из уст незнакомки, благоговейно взиравшей на артистку, полился такой поток комплиментов, что Мондрус просто растерялась. Настоящее объяснение в любви! Речь кончилась умоляющей просьбой: - Лариса, если бы вы меня взяли к себе, я бы тотчас ушла от Миансаровой.

Позже выяснилось, что администратор Миша Дорн уже сосватал Миансарову в донецкую филармонию, и эта перспектива Люсю Дороднову не устраивала.

Мондрус костюмерши не имела, все платья шила сама, да еще успевала музыкантам рубашки гладить.

- Эгил, что ты скажешь по этому поводу? Не пора ли мне горничной обзавестись?

- Ну давай попробуем выбить ставку. Костюмерша нам все равно нужна.

Предлагая свои услуги, Люся Дороднова знала о своей хозяйке буквально все: вкусы в одежде, еде, косметике, привычки, правила жизни, режим дня и т. д. и т. п. Она взялась служить Мондрус с полной самоотреченностью и совершенно бескорыстно. Люся успевала и за хозяйством следить, и квартиру убирать, и обеды готовить, стирать и гладить белье, кормить и выгуливать Дизика и еще десятки разных дел. Она жила где-то в Подольске у родственников, без мужа и детей. Однажды осталась ночевать у Мондрус, и уже потом Лариса не решилась ее выпроводить. Люся боготворила свою хозяйку и ни за что не хотела оставлять ее даже на выходные. Она знала, где что купить: огурчики и зелень - на Преображенском рынке, булочки и пирожные - у Филиппова, мясо и рыбу - на Мясницкой. Моталась по Москве, не тратя лишней копейки. "Люся, вечером у нас будут гости,- говорила Лариса,- нужно накрыть стол".- "Тогда в холодильник лучше не забирайтесь,- по-хозяйски командовала она.- Я приготовлю утку и салат по-восточному". Когда Эгил из любопытства заглядывал в кастрюли, она ревниво косилась: "Пробу снимать можно только Ларочке".

Привела в порядок Люся и оркестр: костюмы и рубашки музыкантов всегда висели перед концертами на вешалках вычищенные и выглаженные.

- Я почувствовала себя, как у Христа за пазухой,- вспоминала Лариса.Никогда в жизни у меня не было такого преданного человечка. Дом блестел! Люся вставала раньше всех, а спать ложилась позже всех, и никогда ее не было слышно, будто в доме все делает невидимка. Когда решился вопрос о нашем отъезде, она просто разрыдалась: "Я понимаю, здесь так тошно и противно, и мне, конечно, обидно". Но мы простились тепло. Я отдала ей что-то из своей одежды, подарила шубку. Она потом звонила нам на Запад и хвалилась: "Я все еще в вашей шубке, Ларочка". А тогда уже Люся работала у Пугачевой...

Дороднова, как и Гарин, не побоялась поддерживать с нами связь. Мы меняли квартиры, а она все равно находила нас. И говорила по телефону: "Мне, Ларочка, сам черт не страшен, я ничего не боюсь..."

К словам Мондрус я добавлю следующее: с Пугачевой Дороднова объездила, наверное, весь мир, ну там, где эмигрантские колонии есть. Была и в Германии. Но вот в Мюнхен звезда нашей эстрады не брала ее никогда. Как-то Люся заикнулась о своей частной поездке к Мондрус, Алла Борисовна отрезала: "Нет!" Как утешение оставались только звонки по телефону. Однажды, находясь с Пугачевой в Кёльне, Дороднова полчаса "висела" на телефоне. Мондрус удивлялась: "Люся, за какие деньги ты говоришь?" - "А у меня есть мои суточные, вот проболтаю их сейчас, и мне больше ничего не нужно".

Я надеюсь, эти строки не повредят ее отношениям с Аллой Борисовной, которую все мы любим.

Итак, под конец главы, как бы между прочим, в моем повествовании вновь звучит тема эмиграции. После отъезда Лекухов в Америку, так поразившего Шварца, разговоров о туманных планах, связанных с заграницей, в семье Мондрус не возникало. Если не принимать в расчет ропот по поводу отсутствия зарубежных гастролей Жизнь-то все равно шла по восходящей: купили машину, выбили квартиру, вступили в Союз композиторов, записывали небольшие пластинки, давали сольники. Крутились как белки в колесе, не до пустопорожних разговоров было.

Искушения стали одолевать в начале 70-х.

Кто-то сообщил Шварцу: "Вы слышали, Александрович уезжает в Израиль..." -"Как?! Заслуженный артист, лауреат госпремии, уважаемый человек..." - "Да, подал документы".- "Ну, наверное, он хорошо припрятал свои бриллианты, запасся здесь добром, чтобы обеспечить себе будущее там".

Через какое-то время еще: "Вы слышали, Мулерман уваливает..." - "Не может быть!" - "Нет, серьезно..."

Потом еще: "А вы знаете, что Жан Татлян уже там?.." - "Да ну!.."

В 1971 году уехал режиссер Михаил Калик (его самый известный фильм "Любить", где снялся целый букет звезд: А. Фрейндлих, Л. Круглый, С. Светличная, А. Миронов, М. Вертинская и др.). За ним - Аркадий Кольцатый (оператор фильмов "Карнавальная ночь", "Любить"). Забегая вперед, добавлю, что весной 1972 года покинул СССР один из ведущих наших киноактеров Юлиан Панич ("Разные судьбы", "Кочубей", "Педагогическая поэма" и еще несколько десятков фильмов). В том же году, только осенью, эмигрировал Игорь Кондаков, пианист из ансамбля Миансаровой. Кстати, он вместе с женой Милой снялся в эпизоде в фильме Калика "Любить". Вообще вся компания, как острил потом Кондаков, выезжала на Запад, а приехала на Восток; рассчитывала создать в Израиле новый Голливуд, а наткнулась на... Стену плача.