Савченко - Лариса Мондрус

У меня растут года

будет мне семнадцать,

Где работать мне тогда,

чем заниматься?..

В Риге построили завод полупроводников, и отчим уцепился за сей факт:

- Вот, Ларочка, куда тебе нужно определяться. Пойдешь трудиться будут деньги, мы вечно тебя кормить не сможем. А там девочки работают на конвейере, в белых халатиках, все красиво, чисто...

О какой-то артистической перспективе для дочери Гарри Мацлияк не помышлял. Считал, что девичьи увлечения пройдут сами собой.

Мама советовала поступать в иняз. Лариса склонялась к тому же, прикидывая, что, если она каким-то чудесным способом не попадет сразу на профессиональную сцену, то делать нечего - придется уповать на запасной вариант, идти в институт. Любимой школьной учительницей была для нее преподавательница английского языка Фаина Валентиновна, знавшая свод предмет в совершенстве. Лариса трепетно относилась к ее урокам и потому преуспела в английском на порядок выше, нежели одноклассники.

Пока продолжались раздумья, в ситуацию вмешалась энергичная Губкина. Она позвонила своей приятельнице - молодой, но уже вышедшей в "примы" балерине из оперного театра: "У меня есть безумно талантливая подружка Лариса Мондрус. Ты еще услышишь это имя. Она потрясающе поет. Нельзя ли ее куда-нибудь пристроить? Может, у тебя есть адрес какого-нибудь композитора, который сумел бы ей помочь?.."

Такой человек, к счастью, нашелся. Всех рижских композиторов условно можно было разделить на две категории: "этаблированных" то есть уже получивших определенное признание, и тех, кто еще пытался проникнуть в элитный круг. К последним принадлежал некто Хвойницкий, сочинитель средней руки, но с большими претензиями. Мондрус оказалась для него сущей находкой. Он вручил ей пачку нот с песнями, которых никто не пел, и заставил выучить под рояль: "Я хочу показать их в Рижском эстрадном оркестре". Так Лариса впервые услыхала название ансамбля, с которым - она еще не ведала того начнется ее профессиональная карьера.

Песня Хвойницкого ей откровенно не понравились, но отступать было некуда. Эти спесивые авторские амбиции под лозунгом "пой, что дают, а не то, что хочешь" сопровождали ее долго, может быть, всю творческую жизнь. Стоило ей познакомиться с каким-нибудь композитором - будь то Эдди Рознер в Москве или Ральф Зигель в Германии,- как маэстро сразу предлагал в качестве "обязаловки" образцы своего сочинительства. Но Хвойницкий в тот момент доказал и свою полезность. На очередную встречу с Мондрус он пригласил директора Рижского эстрадного оркестра Яшу Штукмейстера, человека доброго, знающего и с собачьим нюхом на новые таланты. После прослушивания Штукмейстер сказал Ларисе:

- Да, девочка, поешь ты неплохо. Даже хорошо. И если в оркестре за дирижерский пульт станет человек, которого мне хотелось бы там видеть, то оч-чень возможно, что я тебе позвоню. Надо, девочка, немного подождать.

Осталась позади школа, уходило лето. На носу экзамены в институт, вот-вот закончится прием документов. Время поджимает, а Штукмейстер не звонит, будто в воду канул... Может быть: забыл о ней? Хвойницкий тоже как сквозь землю провалился, молчит, ждет наверно. Но ему-то спешить некуда, у него другое ощущение времени. А Ларисе надо что-то решать: либо подавать в иняз, либо верить в удачу и упорно ждать своего часа. Только бы не вышло, как в поговорке "за двумя зайцами погонишься..." - тогда год как минимум будет упущен. А для юности - это целая вечность.

Законы жанра требуют от меня оставить героиню в мучительном раздумье, хотя бы на время, и переключиться на иные персонажи книги. Так я, пожалуй, и поступлю.

Глава 2

"СЕГОДНЯ ОН ИГРАЕТ ДЖАЗ..."2

Эгил - потомок викингов.- Золотые времена падеграса.- Раймонд по прозвищу "Паулюс".- "Ригас эстрадес оркестрис".- Провал на конкурсе.Знакомство с "органами".- Роковой Яша Штукмейстер.

В 40-е годы в Латвии, как и других прибалтийских странах, насильственно присоединенных к СССР, произошли существенные демографические изменения. Большая часть интеллигенции, спасаясь от большевистской кабалы, подалась в "тримду", т. е. на чужбину. Прочих - оставшихся, но недовольных новой властью,- без хлопот рассеяли по лагерям бескрайнего ГУЛАГа. Поляризация населения по идеологическому признаку резко обозначилась с началом немецкой оккупации Прибалтики. Одни (в основном молодежь) приветствовали западных "братьев" и шли служить в Латышский легион, другие (просоветски настроенные элементы) сбегали в спешке в Россию. Больше всех в этой неразберихе пострадали евреи, их-то уж никто не спрашивал, "за большевиков они или за коммунистов". Кто попал сразу под расстрел, а кто для начала в концлагерь.

После войны, несмотря на все беды, Латвия активно восстанавливала свой разрушенный менталитет. Находясь в жесткой сцепке "союза нерушимого республик свободных", советским лимитрофам трудно, практически невозможно было каким-то образом проявлять уже ущемленную национальную гордость, но маленькая Латвия, как оказалось, нисколько не утратила национального самосознания и даже тогда не пыталась демонстрировать Москве какие-то верноподданнические чувства. Она показала себя самодостаточным организмом, способным к выживанию в любых условиях без какой-либо фальшивой адаптации.

Возвращались на родину репрессированные латыши, бывшие военнопленные, а также бежавшие из немецкой армии. Налаживался быт, оживлялись мелкая торговля и ремесленничество. Возникла широкая прослойка зажиточных граждан, могущих позволить себе культурное времяпрепровождение в ресторанах и других злачных местах. На Латвию в конце 40-х уже накатывались новые волны репрессий, но на фоне всеобщего подъема это как-то не замечалось теми, кто наслаждался благами мирной жизни.

В Риге снова открывались в большом количестве рестораны, память о которых жила еще с 30-х годов. Для многих музыкантов послевоенного поколения профессиональная стезя тоже начиналась именно с ресторанной эстрады. Репертуар, который они пользовали, выстраивался и за счет запасов прошлого, и благодаря большому количеству нотного материала, поступавшего в Латвию во время войны.

Помимо того, музыканты на слух переписывали модные танцевальные мелодии, передававшиеся на средних и длинных волнах радиостанциями Штутгарта, Стокгольма, Белграда. Собственно, вкус и потребителей и самих исполнителей теперь формировался на американо-европейской мешанине, звучавшей ежедневно в эфире. Так называемый советский джаз в расчет не принимался.

В начале 50-х годов в Риге гастролировал музыкальный коллектив Леонида Утесова (дирижер - молодой Вадим Людвиковский), но, по сути, это была эстрадная разновидность духового оркестра, "размягченного" четырьмя скрипками. Единственным номером, похожим по звучанию на джаз, являлась у москвичей пародия на рок-н-ролл. В тех условиях играть нечто похожее на западный джаз разрешалось только под соусом издевательства, музыкальной карикатуры на растленную американскую действительность. Но музыканты Утесова исполняли эту своеобразную сатиру с очевидным энтузиазмом, и публика принимала ее с пониманием и воодушевлением. Вообще отношение к джазу, бытовавшее в СССР, наглядно иллюстрируется забавной расшифровкой аббревиатуры ДЖАЗ, придуманной трубачом рознеровского оркестра Ю. Цейтлиным: "Слева направо, как понимают друзья джаза: динамично, живо, абсолютно здорово. Справа налево - недруги джаза: заумные абстрактные жалкие диссонансы. Они же слева направо: дешево, жеманно, аморально, запретить! Мнение зрителей, слева направо: джаз жмут, а зря! Мнение обывателя, справа налево: зашел, ахнул, жаль денег! Наше мнение слева направо: доходчиво! жизнерадостно! актуально! занимательно! Или справа налево: зритель аплодирует, жаждет джаза!!!" Шутка, конечно, но доля истины в ней имеется.