Алексей Семенов - Магнит

Снова были слегка протекающий ковшик с водой, старомодный чайник, электроплитка с проводом, обмотанным потрепанной изолентой. Заполненные чаем граненые стаканы, сжатые ладонями, издали напоминали фальшивые драгоценности.

Марфа Семеновна покопалась в небольшом сейфе, прикрученном к полу, и извлекла из него главное богатство - пол-литровую банку сахарного песка. Прежде чем засыпать в стакан ложек пять-шесть таинственно подмигнула Олегу. Что она имела в виду - он не понял, но подумал о том, как должно быть противно пить такой приторный напиток. Один из бывших одноклассников Олега, некто Родион, имел дурную привычку постоянно шутить. То есть, практически все, что он произносил, он преподносил как шутку. С ним невозможно было серьезно общаться. К шутке он сводил все, начиная с теоремы Пифагора и заканчивая Освенцимом.

Вначале это еще можно было переносить. Но потом даже Олег, не самый серьезный человек в классе, - пресытился таким количеством бессмысленного юмора.

Слова и вещи, побывавшие в распоряжении Родиона, моментально теряли свою ценность. Он словно бы подчеркивал, что единственную ценность имеет он сам, судья всему. Собственно, любая его фраза могла быть расценена как приговор. И когда Родион переехал в другой город, в классе вздохнули спокойно... Как должно быть противно пить приторный налиток.

Сделав глоток, Марфа Семеновна счастливо прикрыла глаза и произнесла:

- Я вижу - тебе на земле места мало. Что же ты забыл под землей?

Не отвечать же, что он с радостью бы полез под воду, но плавать не умеет. Он бы и на стенку полез - да только боль не слишком острая. С такой на стенку не лезут, а вот под землей с ней - самое место. Причем, с душой все в порядке, душа, можно сказать, не болит. Болит голеностоп / повреждение получено по случаю, в давке у гимназического гардероба/, ну и немного ноет сердце. И будет по-прежнему ныть, пока Юля не возьмет обратно утюг, который, кстати, добрый сосед дядя Шура обещал к завтрашнему дню исправить.

Таким образом, Олегу оставалось одно - отвечать, что он увле кается изучением прошлого и подземелье его интересует с истори ческой точки зрения/. Эта точка самая болевая. Не сравнить с солнечным сплетением/.

- Никак ты хочешь пойти по стопам Мирослава Афанасьевича? всплеснула руками Марфа Семеновна, при этом едва не ошпарив Олега кипятком.

- В общем-то да... - немного смутился Олег, имея в виду свои скандальные подозрения.

Действительно, он был бы непрочь пойти по стопам Мирослава Афанасьевича и узнать тайну подземелья.

- Ах вон оно что... - покачала головой Марфа Семеновна.

- Тогда тебе лучше с директором и поговорить. А меня - старую дуру наслушаешься, пойдешь, чего доброго, по моим стопам и вахтером станешь. /Но ведь не козленком же.../

Такого ответа Олег никак не ожидал. Он уже привык к разго ворчивости Марфы Семеновны и приготовился к длительному рассказу, поудобнее уселся на неудобную скамейку, вообразил спинку и под локотники... А старушка уперлась и ничего вспоминать не хочет. Какой из этого вывод? Марфа Семеновна тоже что-то скрывает. Не случайно она всегда уклонялась от интересующей его темы и углу блялась в историю. Хорошо что до сотворения мира не дошла / Это еще раньше сделал за нее сам Олег. Прежде всех был Всевидящий... Затем Всевидящий создал Семерых Бессмертных. / Стоп... Бессмертнов. Купец Бессмертнов?! А вдруг он один из тех Бессмертных, кто не умер. Только какой он по счету? Четвертый? Шестой?

Тут до Олега дошло, что ничего глупее быть не может. Про Семерых Бессмертных он сам и придумал. Причем, когда придумывал, про купца ничего не знал. Не стоит все-таки слишком часто путать свой вымысел с чужой явью. Последствия слишком предсказуемы. И всетаки любопытное совпадение. Правда, еще любопытнее могло быть если бы на земле совпадений не было. На что был бы похож наш мир без однофамильцев, двойников, без плагиата, в конце концов?

Позднее Олег напишет фантастический рассказ, действие которого будет происходить на планете, где нет ни этих самых двойников, ни однофамильцев... Все в одном экземпляре и ни на что вокруг не похоже. Все настолько своеобразно, что никому непонятно. Каждый понимает только себя. Деревья настолько разные, что нельзя догадаться - деревья ли это вообще? Может быть это камни? Или птицы? И каждый лист на том, что, быть может, является деревом сам по себе и ничего не напоминает. И каждый звук - новый. Не успеешь привыкнуть к одному - сразу в ушах звучит что-то другое. То есть невозможно существование языка. Короче - Ад. И только в небе одни и те же звезды, планеты, в том числе и Земля. Каждую секунду одни и те же и чем-то одинаковы.

В общем, рассказ получится настолько чудовищным, что Олег сожгет его. Причем прямо в духовке газовой плиты, едва не устроив пожар. Это лишний раз докажет, что рассказ был и в правду чудовищен.

- Может быть еще чайку? - прервала размышления Олега Марфа Семеновна. - Что значит - "расскажите еще что-нибудь"? Рассказатьто можно, только тебе-то обязательно давай про подземелье. А про это я ничего не знаю.

После последних слов Марфа Семеновна опять выразительно подмигнула.

Храня убогое молчанье

Над сумраком гниющих вод,

Он жег костры в ночи печальной

И полз бессмысленно вперед.

Его встречали горделиво

Арбитры брошенных дорог.

Преображались груши в сливы,

И ветер выл свой монолог.

из песни(34)

На следующий день в жизни Олега Мохова произошла крупная неприятность. Если не сказать - небольшая трагедия. Добрый сосед дядя Шура, в десятом поколении электрик / со времен Лжедмитриев, наверно/ вместо того чтобы починить Юлин утюг - пропил его. Точнее, вначале, исполнив долг, честно починил, а потом не сдержался и предательски пропил. /Наверно, пропил его час/. Причем, скрывать он этого не собирался, с вызовом заявив, что "так было надо" и "иначе он не мог поступить". Мол, "требовала Душа". Олег впервые пожалел, что душа вообще существует. Не будь ее - все было бы на месте.

Если бы только дядя Шура знал - какое значение имел этот утюг для Олега... Так вот, если бы знал - все равно пропил.

Когда Олег услышал об утрате, он не мог и слова произнести. Будто сосед неведомым образом и словами его завладел и тоже про пил.

Олег с отвращением представил, как кто-то, - непременно жирный и скользкий, - гладит сейчас Юлиным утюгом, - не сгущая краски допустим, что пододеяльники, - и руки у этого мерзкого существа даже не отсохнут.

Он думал о злосчастном утюге так, как будто это было по крайней мере сердце Юли Гуляевой, доверенное ему на время. И он не сберег. Силы Поднебесные! Олег почувствовал себя злым, расте рянным, лживым, бесцеремонным и непочтительным одновременно. / Не об этих ли качествах собирался, но к досаде своей не успел сказать Цзы-Чжан самому Кун-Цзы?/