Марианна Баконина - Школа двойников (1 и 2 части)

- Усы как усы, такие выросли.

Лизавета почти расхохоталась - шпик со шрамом вдруг стал невероятно похож на большого обиженного младенца. Все же мужчины ведут себя совершенно по-детски, когда речь заходит о тщательно возделываемой растительности на лице. Она смеялась бы долго и весело, но когда у тебя язык сухой и царапучий, будто рашпиль, смеяться довольно трудно.

Неожиданно послышалось тихое шипение. Лизавета вздрогнула. Человек в белом пальто замер на мгновение, напрягся, соображая, что происходит, но сразу же расслабился.

- Ваш спутник, кажется, приходит в себя!

- Так помогите мне встать!

С помощью человека, совершенно самостоятельно и независимо отрастившего усы, давно ставшие символом британского империализма, Лизавета доковыляла до того угла, где лежал Саша Маневич. Подойдя ближе, она поняла, что испугавший ее скрежет - это не шипение, а смех.

- Ты что? Обезумел?

- Нет, старуха, это не я, это - ты... - Саша буквально давился хохотом, захлебывался и не мог остановиться.

- Ты даже говорить разучился, - холодно произнесла Лизавета. - И похож черт знает на кого...

Даже во мгле было видно, как серьезно бандиты обработали Маневича. Голова рассечена, волосы слиплись от крови, на лбу тоже темнеет засохшая кровь. Левый глаз заплыл и толком не открывается, нос распух, губы разбиты.

- Про тебя тоже не скажешь, будто ты перенеслась сюда из косметического салона.

- Я, по крайней мере, не хохочу, словно буйнопомешанная, распугивая окружающих.

- Ну, испугать здесь присутствующих - задачка не из легких. А вот ты ведешь себя куда более странно. - Саша привстал, опираясь на локти. - Сама посуди, ободранная, исцарапанная, в темном подвале, рассказываешь филеру о фельдмаршале Китченере!

- Нет ничего плохого в том, что я веду себя уравновешенно в трудных обстоятельствах.

- Интересные вы ребята! - вмешался в их беседу неизвестный. - Мне кто-то говорил, что только англосаксы умеют шутить непосредственно во время опасности, а русские шутят только потом, когда бояться больше нечего.

- Это придумали американские психологи, никогда не слышавшие ни одного русского политического анекдота, - немедленно отреагировала Лизавета, которой надоело выслушивать поощрительные замечания усача.

- Да, кажется, это была американская теория, - согласился незнакомец.

- Я вообще не знал, что ищейки интересуются чем-либо, кроме своей грязной работы!

- Вы меня назвали ищейкой? - спокойно переспросил человек в пальто.

- Именно! - Саша старался говорить отчетливо и с достоинством. Получалось на четыре с плюсом - поработать на "отлично" мешали еле двигающиеся губы. - Именно вас! - Последнюю фразу Саша бросил в лицо Китченеру, как благородный кабальеро бросает перчатку в лицо подлецу и негодяю.

Незнакомец подбирать перчатку не стал. Он порылся в карманах просторного пальто и извлек блестящую плоскую фляжку.

- Пить не хотите?

У Саши и Лизаветы непроизвольно дрогнули скулы, оба смертельно хотели пить, хотя за пикировкой и позабыли об этом.

- Спасибо, нет, - проговорили они почти в унисон.

Человек в пальто не обратил внимания на горделивый отказ. Он галантно протянул фляжку Лизавете, правда, умудрился не произнести пошловатое, обиходное "lady first".

- Что это? - Она осторожно поднесла к губам фляжку.

- Не отравлю, - пообещал гуманист с усами.

Она сделала глоток и чуть не захлебнулась - горло обжег коньяк. Отличный, натуральный, ароматный, крепкий продукт, произведенный армянскими винокурами. Фельдмаршал похлопал ее по спине.

- Давай, давай, глотай, - ласково посоветовал он.

- Могли бы и предупредить...

- Зачем? Так лучше утоляет жажду...

- Коньяком? Жажду? - слегка отдышавшись, удивилась Лизавета. Может, и водкой можно?

- Можно, - спокойно кивнул усатый. - Чем угодно можно, если знаешь как. Ты будешь?

Саша очень хотел отказаться. Глотнуть коньяку из фляги идейного врага и проклятой ищейки равносильно моральной смерти. Особенно для романтика, каковым был корреспондент Маневич. А реалист - он был одновременно и реалистом - нашептывал: гораздо разумнее и практичнее утолить жажду, это же не значит сдаться на милость идейного врага. Саша выдержал паузу и взял фляжку. Потом - еще одна драматическая пауза - поднес ее к губам. Глотнув, вернул хозяину.

- Спасибо! - Маневич бросил это слово так, словно был Мальчишем Кибальчишем, отказывающимся открыть буржуинам великую тайну.

- Вот и умник! - Человек, следивший за ними минимум два дня, становился навязчивым в своем стремлении оценивать и хвалить всех и вся. А теперь давайте поговорим.

Саша решил пропустить мимо ушей и очередную похвалу, и приглашение на переговоры. Он вообще намеревался игнорировать филера. Лизавета тоже промолчала, что совершенно не обескуражило человека в пальто. Он уселся прямо на пол рядом с Сашей Маневичем, дотронулся до его руки и сказал:

- Я сожалею, что не побеседовал с тобой раньше. Тогда мы не угодили бы в эту переделку и даму не втянули бы.

- Да что вы говорите? Значит, сожалеете? - Саша отполз в сторону, чтобы не сидеть в непосредственной близости от глубоко неприятного ему человека. Усатый снова сделал вид, что ничего не заметил. Ни иронии, ни сарказма.

- Да, сожалею. Вы хорошие ребята, но совсем не приспособлены для сложных игр. В этих играх должны участвовать профи. А вас втянули...

- Втянули, значит. - Саша вдруг заговорил тоненьким голоском, подходящим скорее непорочной девице, отвечающей всесильному императору.

- Я просто вынужден был оттягивать момент вашего выхода из игры... И вот...

- И вот такая незадача...

- Да нет. Как раз задача, причем несложная. Но обстоятельства...

- Которые, как известно, выше нас...

Лизавета, стоявшая чуть поодаль, с трудом подавила смешок. Уж слишком театрально они себя вели. И усатый, разыгрывавший этакого благородного простака, который "слуга царю, отец солдатам". И Саша, игравший ироничного интеллектуала, умеющего высмеивать все и вся. При этом избранные каждым роли совершенно не сочетались с внешностью того и другого. Уж если кто и походил на сибаритствующего интеллектуала, то это человек в пальто, с его усами, шрамом и вечно полуулыбающимся ртом. А Саша Маневич, коренастый, крепенький, с открытым взглядом, с румяным и чистым, как яблочко, лицом, скорее походил на наивного правдолюбца, а не на эстетствующего пересмешника.

- Я опоздал объясниться...

- А что вы собирались объяснять? - Лизавета решила наконец вмешаться.

- Вот! - назидательно поднял палец незнакомец. - С этого следовало начинать, Лиза!

Как правило, от такого обращения Лизавета сразу становилась на дыбы. Ей в целом нравилось выбранное родителями имя - звучное, императорское... А вот с традиционными уменьшительными и ласкательными обращениями всегда была беда. За распространенным и общеупотребительным "Лиза" ей мерещились всяческие подлизы, блюдолизы и прочие недостойные людишки, а посему против таких попыток уменьшить ее и приласкать Лизавета категорически возражала.