Лидия Чарская - Так велела царица

И желаніе царя было исполнено: послѣ смерти Петра, знатные вельможи провозгласили вдову царя русскою императрицею и рѣшили, что она будетъ править государствомъ.

— Ты знаешь, князь, — снова обратилась императрица къ Меньшикову, — что я давно уже хотѣла, чтобы мои родственники находились здѣсь, при мнѣ… Тебѣ вѣдь извѣстно, князь, что по рожденію я такая же простая крестьянка, какъ и всѣ другіе жители Дагобена… Тамъ я родилась, тамъ прошло мое раннее дѣтство… Въ юные годы меня, по бѣдности, отдали въ семью лютеранскаго священника пастора Глюка. А когда русскія войска заняли нашу Лифляндію, я съ пасторомъ попала въ плѣнъ. Покойный мой великій супругъ, царь Петръ Алексѣевичъ, отличилъ меня и сдѣлалъ своею женою, сдѣлалъ русскою царицею… Онъ могъ выбрать себѣ въ жены знатную принцессу, но предпочелъ меня и не посмотрѣлъ на то, что я родомъ простая крестьянка… И изъ крестьянки и плѣнницы я стала супругой государя. Ставъ царицею, я не забыла, что у меня остались, тамъ, въ деревнѣ, бѣдные. родственники. И вотъ я рѣшила, чтобы они были привезены сюда… Но все это приходится дѣлать тайкомъ отъ людей, никто не долженъ пока знать, что у теперешней императрицы Всероссійской есть родственники простые крестьяне… И такъ уже много люди болтаютъ зря о моемъ происхожденіи… А если-бъ ихъ увезли открыто, весь Дагобенъ узналъ-бы, а за нимъ и вся Лифляндія, а этого нельзя. Не хочу я этого… — заключила государыня, строго нахмуривъ свои черныя брови. — А теперь, — произнесла она послѣ минутнаго раздумья, — прикажи, князь, дворцовому начальнику, чтобы онъ позаботился о нашихъ плѣнникахъ…

Пусть ничего не жалѣетъ… Пусть нарядитъ ихъ въ роскошныя платья и дастъ имъ полную свободу гулять по дворцу… Я увижусь съ ними случайно, чтобы не испугать ихъ какъ-нибудь… Ахъ, князь! Радуется мое сердце… Вѣдь родные они мнѣ, брата Карла жена и дѣти… Никого нѣтъ у меня ближе ихъ на свѣтѣ, князь!

На минуту лицо императрицы затуманилось. Точно легкое облачко покрыло его. И вдругъ, снова, оно озарилось чудной, ласковой улыбкой.

— Смотри же, князь, хорошенько распорядись насчетъ моихъ милыхъ плѣнниковъ, — произнесла государыня, протягивая князю руку для поцѣлуя, — я хочу, чтобы роскошью невиданной и почетомъ окружили съ этого дня и мальчиковъ, и ихъ мать и чтобы воспитатели занялись ими, научили ихъ, какъ надо вести себя въ царскомъ дворцѣ и среди вельможъ. Исполнишь это, князь Александръ Даниловичъ?

— Исполню, государыня, все въ точности, согласно твоей волѣ,—почтительно кланяясь отвѣтилъ князь.

— И еще, — прибавила государыня, — скажи, кому слѣдуетъ, что я обоихъ моихъ плѣнниковъ рѣшила сдѣлать графами. Отнынѣ они должны называться графами Скавронскими, а мать ихъ графинею. Понялъ, князь?

— Понялъ, государыня. Все будетъ исполнено, какъ ты приказать изволила.

И съ новымъ низкимъ поклономъ свѣтлѣйшій князь Меньшиковъ покинулъ кабинетъ императрицы.

НѢТЪ! Что же это за пытка такая! Заперли въ четырехъ стѣнахъ и морятъ насъ, точно гусей на убой передъ святками… Коли рѣшили казнить, такъ ужъ пускай казнятъ, только бы скорѣе… А то нѣтъ силъ сидѣть здѣсь дольше, ожидать.

Такъ сердитымъ голосомъ говорилъ 12-лѣтній Мартынъ Скавронскій, бѣгая по большой свѣтлой горницѣ, точно маленькій львенокъ, запертый въ клѣтку. Его мать сидѣла въ углу на лавкѣ, сложивъ руки.

Съ тѣхъ поръ, какъ ее, съ двумя ея сыновьями, увезли изъ Дагобена, она почти все время проводила въ молитвѣ, со страхомъ ожидая, что, не сегодня — завтра, ее разлучатъ съ ея дѣтьми.

Изъ Дагобена всѣхъ троихъ повезли прямо въ городъ Ригу, гдѣ начальникъ края, князь Рѣпнинъ, велѣлъ ихъ привести къ себѣ.

— Васъ зовутъ Марія Скавронская? — спросилъ онъ сухо.

— Да, — чуть слышно отвѣчала бѣдная крестьянка.

— А тебя — Мартынъ Скавронскій? — спросилъ князь, обращаясь къ старшему мальчику.

— Да, меня зовутъ Мартынъ Скавронскій, а моего младшаго брата — Иванъ Скавронскій, и мы, — прибавилъ смѣло спрошенный, — никакой вины за собой не знаемъ, и ни въ чемъ не провинились… За что-же насъ увезли изъ Дагобена?

— Это вы узнаете въ Петербургѣ, куда велѣла васъ привезти сама императрица, — отвѣтилъ князь Рѣпнинъ. — Кстати, — прибавилъ онъ, — не помните ли, была у вашего отца сестра?…

— Какъ же, была, только мы ее не помнимъ… Она… — и Мартынъ хотѣлъ было еще что-то прибавить, но мать въ испугѣ быстро подскочила къ нему и закрыла ему ротъ рукою.

— Молчи, Мартынъ! — крикнула она, — ты погубишь насъ всѣхъ!..

Князь Рѣпнинъ больше не разспрашивалъ. Онъ велѣлъ лишь въ тотъ же день приготовить дорожную колымагу и приказалъ солдатамъ отвезти Марію Скавронскую и ея сыновей въ Петербургъ «подъ крѣпкимъ карауломъ» и по дорогѣ не разговаривать съ ними, не спрашивать ихъ ни о чемъ.

Дорога длилась долго-долго, несмотря на то, что вездѣ по пути уже знали, что по повелѣнію самой царицы везутъ въ Петербургъ какихъ-то крестьянскихъ мальчиковъ и что сама императрица приказала, чтобы везли ихъ какъ можно скорѣе.

По вотъ, они прибыли и въ Петербургъ. Ихъ помѣстили въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ дворца, поставивъ у дверей на стражѣ чуть не цѣлый десятокъ солдатъ.

Дни проходили за днями, — но къ нимъ никто не приходилъ, кромѣ стараго, глухого привратника, приносившаго имъ ѣду, и который на всѣ вопросы отвѣчалъ: «не слышу!»

Съ каждымъ днемъ сердце Маріи Скавронской сжималось все болѣе и болѣе въ страхѣ за участь ея дѣтей, а голова была наполнена самыми тяжелыми и печальными мыслями. Бѣдная женщина уже рѣшила, что не сегодня-завтра и ее, и ея дорогихъ мальчиковъ поведутъ на казнь, хотя ровно никакой вины за собой не знала.

Какъ-то разъ утромъ, у дверей комнаты, въ которой сидѣла Марія и ея сыновья, раздался легкій стукъ. Марія и ея младшій сынъ вздрогнули и прижались одинъ къ другому.

— Это ужъ, навѣрно, пришли за нами, чтобы вести насъ на смерть! — сказалъ Мартынъ. — Но не бойся ничего, матушка. Мы съ братомъ умремъ, какъ честные, храбрые люди, — произнесъ онъ твердымъ голосомъ, съ пылающими глазами.

Дверь горницы, гдѣ находились оба мальчика и ихъ мать, распахнулась, и неслышно ступая по мягкимъ коврамъ, вошелъ человѣкъ въ нарядномъ, обшитомъ позументами, нѣмецкомъ кафтанѣ, въ сѣдомъ парикѣ на головѣ. У него было очень важное лицо. За нимъ двое людей, одѣтыхъ точно такъ же, внесли огромный ящикъ и поставили его посреди комнаты.

При видѣ этихъ важныхъ, нарядныхъ господъ Марія Скавронская быстро встала со своего мѣста и низко поклонилась имъ, по-крестьянски, въ поясъ. Сыновья ея послѣдовали примѣру матери. Каково-же было ихъ изумленіе, когда трое важныхъ господъ, выстроившись въ рядъ, отвѣсили и имъ, въ свою очередь, такой низкій поклонъ, какимъ кланяются только очень знатнымъ особамъ. Марія рѣшила, что важные господа захотѣли посмѣяться надъ бѣдными плѣнниками. Испуганная, она поклонилась еще ниже, чтобы какъ-нибудь умилостивить важныхъ господъ.