Хана Сенеш - Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть)

На его лице, и без того не слишком симпатичном, появилась саркастическая улыбка. Допрос вертелся главным образом вокруг вопроса, {329} где Анико находилась и чем занималась в последние годы, где она теперь, а главное - когда, каким путем и откуда я получила от нее известия. Это навело меня на мысль, что было, возможно, перехвачено одно из ее писем, содержание которого не понравилось цензору. Но для размышлений и догадок не было времени - вопросы непрерывно следовали один за другим: чем она занималась тут, в Венгрии, в каком обществе бывала, каков был круг ее интересов, к какой профессии она готовилась? Я ответила, что она всегда мечтала стать учительницей. Несколько позже, прервав очередной ряд вопросов Рожи, я сказала: "Вам это, наверно, покажется чисто материнским преувеличением, но я все же хочу сказать вам, что моя дочь необычайно одаренная и во всех отношениях замечательная девушка. Вы не должны верить мне на слово - спросите ее бывших учителей и они подтвердят мои слова".

Наконец он исчерпал все вопросы и велел агенту отпечатать на машинке резюме моих показаний. Затем он предупредил меня, что я должна буду подтвердить все это под присягой, - и вышел. Я вкратце повторила свои слова агенту и тот отпечатал их на заранее приготовленном формуляре. Я заметила, что вверху формуляра стояла надпись: "Анна Сенеш".

Только мы закончили печатать, как возвратился Рожа. Он прочитал протокол, привел меня к присяге и дал подписаться. Затем он снова обратился ко мне с тем же вопросом: "Все же, {330} где, по-вашему мнению, находится ваша дочь в данный момент?" Я повторила, что насколько мне известно, она сейчас в земледельческом хозяйстве около Хайфы.

"Ладно, так как вы все же не знаете, то я открою вам: она находится тут, в соседней комнате. Сейчас я приведу ее, чтобы вы смогли поговорить с ней и убедить ее рассказать нам все, что ей известно. Если она не сделает этого, то это будет ваша последняя встреча".

3.

Я почувствовала, что падаю, и обеими руками ухватилась за край стола. Я с ужасом осознала, что теперь, в эту минуту, словно карточный домик рушится все - мои надежды, вера, самый смысл моей жизни. Я чувствовала себя разбитой - физически и душевно.

В это время я услышала, как за моей спиной отворилась дверь.

Я повернулась и застыла в оцепенении.

Ее ввели четверо. Если бы я не знала, что это она, то, возможно, с первого взгляда не узнала бы Анико, с которой рассталась пять лет тому назад. Ее давно не чесаные волосы были растрепаны, изможденное лицо выражало перенесенные страдания, под глазами и на шее виднелись синяки. Только я успела заметить все это, как Анико, оторвавшись от конвоиров, стремительно подбежала ко мне, обняла и зарыдала:

"Мама, прости меня"!.

{331} Я слышала, как билось ее сердце, и ощущала на себя теплую влагу ее слез. В то же время я уловила нетерпеливый взгляд наблюдавших за нами мужчин и поняла, что они ждали этого момента, как если бы это была сцена из уже известного им спектакля. И хотя мне снова показалось, что почва уплывает из-под моих ног, я собрала все силы и, сделав над собой огромное усилие, молча выпрямилась.

"Говорите же с вашей дочерью, - сказал Рожа, - повлияйте на нее, чтобы она все рассказала. В противном случае это будет ваше последнее свидание".

У меня не было ни малейшего представления о том, что происходит. Сколько бы ни напрягала я свое воображение, мне никогда не пришло бы в голову, что Анико, такая убежденная пацифистка, добровольно вступила в британскую армию. Я даже не представляла себе, что и женщин принимают в британские вооруженные силы. Для меня было загадкой, как могла она внезапно перенестись из такой дали сюда, в этот ад. Никто ничего мне не объяснил, и я оставалась в полном неведении. Одно мне было ясно: если Анико считает нужным что-то скрывать, то у нее имеются к тому серьезные основания, и я ни в коем случае не должна побуждать ее изменить свое решение.

"Так отчего же вы не говорите?" - спросил Рожа. Мой голос показался мне чужим, когда я ответила ему: "Напрасно вы повторяете эти слова - я и моя дочь слышим вас хорошо". - {332} "Так говорите же. Мы оставим вас наедине". Усадив нас на два стоящих рядом стула, они вышли, оставив в комнате одного лишь агента. Некоторое время мы продолжали сидеть молча, не находя нужных слов.

Вдруг у меня мелькнула мысль, что, возможно, из-за меня Анико решилась на отчаянно смелый поступок: узнав об участи венгерских евреев, она решила спасти свою мать. Я слишком хорошо знала ее характер, огромную силу воли, которая не поколеблется ни перед какими препятствиями, какими бы непреодолимыми они ни показались. А главное - я была уверена, что несмотря на разделявшее нас в последние годы расстояние, ее любовь ко мне и забота о моей судьбе нисколько не ослабели.

"Анико, не из-за меня ли ты оказалась здесь?" - "Нет, нет, мама! Не из-за тебя - ты ни в чем не виновата". - "Как же ты добралась сюда? Ведь еще совсем недавно я получила от тебя телеграмму, что и Гиора приехал в Палестину. Значит, и он уже не там?" - "Что ты, мама? Телеграмму я сама отправила еще оттуда. А о Гиоре тебе нечего беспокоиться - у него все в порядке".

Я заметила, что у нее не хватает верхнего зуба, и причину нетрудно было угадать по следам побоев на лице. Присутствие агента сковывало меня, но я тем не менее спросила: "Зуб ты, конечно, потеряла здесь?" - "Нет, не здесь", - ответила она коротко.

Сердце разрывалось у меня при мысли о ее {333} страданиях. Я погладила ее руки и почувствовала, что кожа на них огрубелая, шершавая. Подтеки на ее лице вызывали у меня ощущение почти физической боли, словно это были раны на моем собственном теле. Я припала к ней и хотела ее поцеловать, но в этот момент распахнулась дверь и Рожа со своими четырьмя палачами, которые, видимо, подсматривали за нами, ворвались в комнату и разъединили нас. "Шептаться здесь запрещено! И вообще - хватит на сегодня", - закричал Рожа и велел увести Анико.

"Я имею право и вас арестовать", - добавил он, - но принимаю во внимание ваш возраст. Ступайте домой. Если будет еще надобность в ваших показаниях, мы позвоним вам. Все будет зависеть от поведения вашей дочери: если она и на следующем допросе не признается, то вы нам, наверно, больше не понадобитесь. Но предупреждаю вас: не вздумайте обмолвиться хотя бы одним словом обо всем, что здесь произошло! Даже о том, что вы переступили порог этого дома, никто не должен знать. Понятно?" - "Я поняла. Но одному человеку уже известно, что я была здесь", - ответила я. "Кто же это?" удивился Рожа. - "Маргит Дайка, актриса". - "Госпожа Сенеш, - вмешался агент, - заведует хозяйством у актрисы и она присутствовала при нашем разговоре", - "Она будет задавать вам вопросы, когда вы вернетесь?" "Разумеется, она ведь не привыкла к тому, чтобы агенты тайной полиции вызывали меня для {334} допроса". - "В таком случае, - сказал Рожа, - когда она начнет вас расспрашивать, скажите ей, что вы не вправе рассказать ей ни одного слова. И запомните это твердо! А теперь можете идти". - И Рожа вышел.