Сергей Минцлов - За мертвыми душами

Первыми в числе намеченных лиц значились какой-то Бонч-Брудзинский и затем Петровы. Имение его находилось верстах в семи от дома Титова. Пров Иванович назвал его и затем обеспокоился.

— Нажгет тебя этот! — сказал он. — Напрасно, пожалуй, и помянул я его!

— Почему ты думаешь, что нажжет? — спросил я, несколько задетый его тоном.

— Да тебя, кому не лень, всякий нажгет! ну, какой ты купец? Нет, одного тебя пущать туда не рука!.. видно и мне с тобой к нему ехать!

— Да полно!.. не беспокойся, я и один обойдусь!

— Что за беспокойство? Для дружка и сто верст не околица! Бонч ведь не простой: иезовит настоящий. Он тебя форсом барским сразу возьмет — все и отдашь ему, что ни захочет.

— Ну это дудки!..

— Да дудить-то в них ты будешь, поверь слову! Заведет это тебе сразу шарманку: мы, мол, дворяне, мы не торгуемся, у нас честь дворянская… вот ты и скис, торговаться-то тебе с ним и неловко! А до цены дойдете — такую загнет, что живот вспучит! Честь-то тебе его боком и вылезет! Да еще в одолженье тебе поставит, что продать снизошел — вот ведь, какой! А меня на это не возьмешь: честь у купца известная — подешевле купить, подороже продать… Едем вместе!

— Очень рад! — ответил я.

— Ну, только ты книжки отбери и шабаш: торговаться уж буду я, ты в это дело не всовывайся! Жаль — обличьем ты не вышел, а то я бы тебя за приказчика за своего по уезду повозил, — добавил он, оглядев меня. Я засмеялся.

— Да ты не смейся, дело говорю! Помни: иезовит он; глаза у него в небеса, а руки вот как по земле шарят! Да вот что: назову-ка я ему тебя своим конпаньоном по книжному делу; магазин, мол, в Питере с тобой затеваем! Идет?

— Идет!

— Ну, только уж ты молчок, как воды в рот набери, не проговорись! Понял?

Смеясь, я согласился. Мы выпили еще «по посошку для сну» — по стакану вина и разошлись по своим комнатам.

Утречком, после чаю и плотной закуски мы заныряли из оврага в овраги, сплошь залитые лиственным лесом. Бричка наша то и дело катилась под горку, гремела по живым мосткам и во весь дух взлетела со дна на противоположный берег.

— Хороши коньки у тебя! — похвалил я саврасок.

— Ничего себе, добрые! — ответил Пров Иванович, похвала моя была ему, видимо, приятна. Он был молчалив и о чем-то думал: на лбу между бровями его обозначилась глубокая, словно ножом просеченная складка… Черный картуз его с большим козырьком был надвинут на самый нос.

— Нет, ты мне скажи, отчего так на свете устроено, что ежели отец бережлив — дети расточителями будут; ежели отец мот — дети бережливы? — вдруг спросил он немного погодя.

— Закон равновесия, должно быть, — ответил я, глядя по сторонам.

Титов отрицательно мотнул головою и замолчал снова.

— Пороть нонче перестали, вот отчего! — проронил он через некоторое время.

Я сообразил, что философия эта касалась его сына, и не ответил.

Не успел я вволю надышаться свежим воздухом леса, березняк отрезало как ножом; впереди зажелтели поля ржи. Подувал ветерок и миллионы колосьев, столпившиеся по сторонам дороги, шептались и кланялись нам; кругом бежали волны. Приблизительно в версте от нас, среди полей возвышался зеленый островок.

— Сад Бончевский! — молвил про него мой спутник. — Дома не видать отсюда… Он нагнулся и сорвал пару колосьев. — А рожь-то уже и косить скоро пора, — добавил он, потерев их на ладони.

Лай двух пестрых, худых как скелеты и лохматых шавок приветствовал наше появление на дворе усадьбы.

Дом был совершенно новый и сохранившиеся около него, заросшие кустами шиповника, линии старого кирпичного фундамента указывали, что новый дом построен лишь на небольшой части прежнего.

«Масштабы прошлого и настоящего!» — мелькнула во мне мысль.

— Дома что ль Платон Федорыч? — спросил Титов босоногую горничную, выглянувшую на нас из сеней господского дома.

— Дома! — отозвалась та и сейчас же нырнула обратно.

Мы вылезли из брички, и Пров Иванович с никогда не оставлявшими его уверенностью и спокойствием вошел на крыльцо и потом в сени. Я следовал за ним. Мы миновали маленькую переднюю и попали в зал с тремя небольшими окнами; в одно время с нами из другой двери показался представительный белокурый господин с роскошными бакенбардами и откинутыми назад густыми волосами. Лет ему было под сорок. В меру полную фигуру его облегала чесучевая пара; от воротника белой, мягкой рубашки спускался к широкому поясу, заменявшему жилет, бронзового цвета галстух. Вид у Бонча был по меньшей мере директора департамента. При виде Титова лицо его приняло приветливое выражение.

— А, Пров Иванович! — мягким баритоном воскликнул он, подходя к Титову, и поднял ладонь как бы для удара. — Вот кого рад видеть! — Мой спутник подставил руку и хозяин сочно шлепнул по ней своею; последовало крепкое и долгое пожатие.

— А это компаньон мой, Сергей Романыч! — представил меня Титов.

— Очень рад! — повторил Бонч и крепко сжал и потряс мою руку. — Садитесь, господа. Какими ветрами вас Господь ко мне занес?

— Ветры обнаковенные… коммерческие! — не торопясь ответил Титов, усаживаясь в кресло.

Лицо хозяина продолжало приветливо улыбаться, но светлые глаза насторожились и в них мелькнула какая-то искорка.

— Все с вами рад вести, Пров Иванович, и коммерцию и знакомство! — мягко ответил он и обратился ко мне. — А вы чем торгуете, Сергей Романович?

Должно быть, выражение моего лица сделалось глупейшее. Врать я не хотел, но и выдавать головой Прова Ивановича не приходилось тоже. Я беспомощно пошевелил пальцами и только хотел что-то сморозить, вмешался Пров Иванович.

— Со мной он! — выручил он меня. — А к тебе вот какое дельце будет — овес хочу у тебя взять!

— Овес? — удивился Бонч. — Да разве ж ты и хлебом стал заниматься?

— Отчего ж человеку от хлеба бегать? — возразил Титов.

Я сразу отгадал план моего приятеля: никакого овса покупать он не собирался и заговорил о нем, что называется, для отвода глаз. Но лицо не выдавало его ни единым мускулом и было, как всегда, невозмутимо и серьезно.

— Ну, конечно, конечно! — согласился хозяин и опять перевел на меня внимательные, светлые глаза. — Вы, значит, по хлебной части?

Я кашлянул в кулак и скосил глаза в угол: мне представилось, что я уже встретился с Бончем в Петербурге у знакомых в качестве «хлебника»…

— Говорю — компаньон мой! — повторил Пров Иванович. — Так как же насчет овсеца?

Я для безопасности потупился и передвинулся на кончик стула.

Хозяин закинул ногу за ногу, покачал ею и взялся холеной левой рукой за бакенбарду. На лице его изобразилось раздумье.