Александр Шамес - Чашка кофе по-турецки

- Мы взяли его совсем крохотным щенком. Он был девятым в помете - отходы, брак, Муму - кандидат на утопление. Совсем был слабый, даже из соски есть не мог. Мы кормили его с пальца, заливали молоко пипеткой, не спали над ним ночами, забывая при этом даже заниматься любовью. (Хотя именно тогда проживали свой самый активный брачный период.) И мы его выходили! Щен рос на наших глазах, грыз туфли и мебель, учился (долго, но небезуспешно) не гадить на ковры. А когда подрос, то, повинуясь древним охотничим инстинктам, проявил весьма дурные манеры. Как-то: любил с размаху залетать под диваны и шкафы, очевидно, принимая эти щели за вожделенные лисьи норы, передушил всех окрестных голубей и перекусал всех окрестных собак, не взирая на их размеры и породу. Как он относился ко мне? Охотно гулял со мной и просто обожал, когда я почесывал его розово-шерстяное брюшко. Но Ее, Ее он боготворил! Всегда (что большая редкость для этих своенравных и гордых псов) встречал Ее, подползая на брюхе, радостно помахивая обрубком того, что в соответствии с созданным живодерами собачьим дизайном должно было считаться хвостом. А когда ему доставалось съесть что-нибудь из Ее рук, он приходил в состояние совершенно неописуемого блаженства. Она была для него всем - более чем Хозяйкой, Богом. А я... Я и для него был другом временным. Приходящим и уходящим. Просто удивительно, как любимая собака со временем становится похожа на своего хозяина. Даже внешне. Очень скоро я стал замечать, что на обращенной ко мне шерстяной терьеровской мордахе все чаще стало появляться то же хитрючее и презрительное выражение, каким иногда удостаивала меня его хозяйка. Бывало, Тоби вдруг гордо поворачивался ко мне хвостом и даже от традиционного чесания брюха отказывался напрочь. Очевидно, он свои шестым собачьим чувством воспринимал Ее сиюминутное отношение ко мне и реагировал соответственно. А временами бывал со мною весьма и весьма мил. Я обратил внимание, что именно в эти дни и Она была совсем моя. Не нужно обладать могучим аналитическим умом, чтобы понять: Она и Ее собака связаны странной, полумистической, но реальной связью. И этот пес, которого я всегда любил как частицу Ее, так же предавал меня, как и Она. А потому... Потому сегодня ты, мелкая бородатая тварь, разделишь нашу судьбу.

Он вышел из гостиной, где несколькими минутами ранее завершился роковой эксперимент, в коридор, а оттуда - на кухню. Его мозг лихорадочно просчитывал какие-то гиблые варианты. Ничего по-настоящему толкового не выходило. Пожар, наводнение, падение кометы - в голову лез какой-то совершеннейший бред, мало подходящий для сценария замысленного идеального убийства. Его взгляд бессистемно падал на кухонный стол, стулья, микроволновую печь (Облучить Ее, что ли? Полная бессмыслица!), стоящую на газовой плите джезву (или, как ее часто называют в наших краях - турку - единственный сосуд, в котором можно сварить приличный кофе). Ножи, вилки... Стоп! Тормози, проехали! Какая-то идея, еще не оформленная, но показавшаяся очень важной, молнией блеснула у него в мозгу - и исчезла! Исчезла?..

Так, какой из этих предметов мог показаться мне подходящим для выполнения плана? Спокойнее, спокойнее, нужно попытаться восстановить цепь мыслей и ассоциаций и отмотать ее назад. На что же я смотрел, когда идея промелькнула? Вилки, ножи... Стоящая на горелке газовой плиты джезва и лужица засохшего, выкипевшего при заваривании, кофе под ней... Вот, наконец, оно! Кофе! Все, близкие и далекие, знали, что Они оба одержимы страстью к настоящему черному кофе по-турецки. Он и только он вообще имел право называться кофе. Не какая-нибудь растворимая бурда, не американизированный, пахнущий горячим пластиком экспрессо, не молочно-шоколадное извращение, названное сладострастными итальянцами каппучино, но - хорошо и тщательно заваренный, горько-сладкий ("Как поцелуй любимой женщины", - сказал им когда-то старый и мудрый кофевар-абхазец) настоящий кофе. Чудесный напиток! Они варили кофе по десяти раз на день - утром и в обед, до ужина, после ужина, до сеанса любви и после и даже поздно ночью, перед самым сном. Вкус и запах хорошего кофе был фирменным знаком, быть может, единственным семейным атрибутом их странной совместной жизни. Именно кофе никого не удивит, ни у кого не вызовет подозрений. А убивать... Ха, достаточно приложить совсем немного выдумки, и химически чистый черный кофе поразит наповал не хуже, чем какой-то там пошлый цианистый калий! Итак...

Механически совершая привычный, тысячи раз повторенный обряд варки, Он налил из-под крана полную джезву, поставил сосуд на горелку газовой плиты, зажег огонь и довел воду до кипения. Затем снял джезву с огня и аккуратно засыпал в кипяток свежий, тщательно смолотый в мельчайшую пудру, кофе (три ложки на маленькую джезву) и сахар (тоже три ложки). Снова поставил джезву на огонь, сильно открыв поток газа, добиваясь, чтобы языки пламени обволакивали стенки медной джезвы (Он всегда утверждал, что именно такой способ заварки позволяет добиться результатов даже лучших, чем традиционная варка в горячем песке). Через минуту в джезве начала подниматься ароматная кофейная пенка. Ему остро захотелось кофе. Чашечку, нет, хоть глоток! Но, подталкиваемый свойственным людям подобного душевного склада мазохизмом, Он гордо отказал себе в удовлетворении этой маленькой слабости. Этот акт демонстративного отречения от земных удовольствий должен был символизировать полный разрыв связей с реальным миром. И вообще - с жизнью. Пенка поднялась до краев джезвы, кофе начал выбегать. Ароматные капли шипели и вспучивались, попадая на горелку. Пахучая жидкость продолжала выкипать, образуя вокруг горелки коричневую корку...

Он тупо, но с интересом, наблюдал за процессом борьбы кофе с огнем. До тех пор, пока кофе не победил. Уже через несколько мгновений тошнотворный запах негорящего газа перебил запах кофе. Плотно закрыв на кухне форточку (на улице действительно было более чем прохладно), Он мрачно усмехнулся и тихо побрел в гостиную.

За время Его отсутствия пасторальная картина мирно спавших вместе женщины и собаки изменилась только в мелких деталях, став при этом еще живописнее. Пес переполз к хозяйке подмышку, посчитав, очевидно, это место наиболее теплым и уютным. Она не проснулась, но Ее рука, с машинальностью многолетней привычки, поглаживала теплое собачье тельце. Скотч-терьер, тоже не просыпаясь, во сне, тихо фырчал от удовольствия. Запах газа уже отчетливо ощущался и в гостиной. Опасаясь каждого лишнего звука, с трудом сдерживая приступ кашля, Он разделся и растянулся на софе рядом с Ней. Инстинктивным жестом положил руку на крутой изгиб обнаженного бедра. Она что-то сонно пробормотала себе под нос, почмокала губами, повернулась к нему спиной и снова крепко уснула. Она обожала, когда Он приставал к ней во сне, а потому столь же привычно, с отработанным годами автоматизмом, приняла свою любимую позицию. Он обнял Ее за плечи, уткнулся губами в атласно-бархатную кожу спины, заголившуюся из-под рубашки, и крепко, до боли, зажмурил глаза...