Иван Шмелев - Детям (сборник)

И Жоржик, как всегда, подбежал к столу.

– Писем нет… – услыхал я разочарованный голосок. – Ну что это…

Послышались тяжелые шаги, и вошел капитан. Его лицо и особенно глаза были красны.

– Проклятый комар… в самый глаз врезался… – сказал капитан, бросая тревожный взгляд на стол. – Насилу промыл… Скажи, Жоржик, чтобы обедать подавали…

Жоржик ушел.

– Где телеграмма? – быстро спросил меня капитан. – Ах, спасибо… Скверно… – махнул он рукой. – Надо ехать… Нет никакой надежды… Сразу…

Я понял, о чем говорит он.

– Я не думал, что так скоро… Надеялись… Доктора уверяли, что поправится… Надо ехать, надо ехать…

Он растерянно смотрел на меня. Смотрел, как ребенок. Его крепкая, даже величественная фигура в эту минуту нежданного удара принизилась, сгорбилась.

– Может быть, еще не так опасно…

– Поймите же, что у меня никого нет, никого, кроме них!..

Он ходил по террасе из угла в угол, схватившись за лоб и с силой потирая его, точно хотел найти, выжать какую-то нужную мысль.

– Надо скорей, скорей… Она ждет его… Господи… Как ему-то сказать… На до беречь его… – совсем растерянно повторял капитан.

Солнце село. Уже начинали древесные лягушки свою росистую вздрагивающую песню. Тоскливую песню.

– Пароход идет завтра в семь утра… Я ничего не соображу… Мы не думали, не думали, что так… Я бы не поехал сюда… Но они, доктора… они советовали полный покой… Жоржик сам такой хрупкий…

Я вспомнил, что произошло на берегу. Откуда такое предчувствие?! Да, это было. Это все было. Так ярко до сих пор стоит передо мной и маленькая фигурка с заплаканными глазами, и массивная фигура капитана, видавшая виды и теперь такая пришибленная.

– А писем нет? Дядя Миша, почему же нет писем?..

Капитан постарался сделать веселое лицо. Оно вышло кислым.

– Будут… Ты вот что… Завтра мы едем… к мамочке…

– К мамочке?! Дядя Миша!..

Он не верил.

– Ну да… Захватим ее сюда… Она очень скучает… Она совсем… почти… хорошо себя чувствует. Подали обед?

– К мамочке!.. Захватим!..

Точно кто воткнул нож в мое сердце и повернул. Я не мог смотреть, не мог слушать. В море смотрел я. Там темнело.

– Едем к мамочке! – кричал Жоржик. – Вы слышали? Мы завтра едем!

Он прыгал около меня и хватал за руки. Я ждал, что сейчас заплачет.

– Почему же нет писем? Откуда ты узнал?..

– Говорил же, что телеграмма!..

– Телеграмма? Где же она?.. Где?

– Послушайте, вы не брали телеграммы? – деловым тоном спросил меня капитан. – Куда же я ее задевал… Да ведь я тебе, кажется, показал!

– Нет… Ты ничего не…

– Забыл, забыл… Надо послать ей… Живей, Жоржик, бумаги, перо!..

– Да где же телеграмма?

– Да отвяжись ты!.. Некогда… потом найдется…

– А как же заграничный паспорт, капитан? – спросил я.

– Это мне в Одессе быстро… Ну куда же я сунул телеграмму? Как я рад, что так хорошо устроилось. Что значит африканский-то воздух!

– Она совсем здорова?.. Мамочка, мамочка!.. А вы не поедете? Вы нас подождете?

– Ну конечно, конечно… – суетился капитан. – Всего недели три…

– Мимо Хиоса поедете…

– Мимо Хиоса! Мы заедем, мы заедем! Если бы знал Димитраки!.. Надо скорей укладываться… Когда? Завтра? Скорей, скорей!..

Он вприпрыжку побежал с террасы, и скоро его тонкий голосок звенел в комнатах. Очевидно, он сообщал обо всем старушке-экономке.

Капитан махнул рукой и опустился в кресло.

– Ну как я ему скажу!..

– Вы как-нибудь дорогой… постепенно…

– Да-да… дорогой…

– Дядя Миша! Ты серый чемодан возьмешь, да? А я складной? – спрашивал запыхавшийся Жоржик. – Серый?

– Серый, складной…

Весь вечер были сборы. Укладывались наспех. Жоржик принес из сада цветов и зачем-то сунул в свой чемоданчик.

– Это я мамочке… наши цветы… Ведь она обрадуется?

Прибавил ракушки, камешки с берега, какую-то коробочку.

– Что вы смеетесь? Им будет скучно без меня! И они увидят заграницу. Я всегда, когда езжу, что-нибудь вожу с собой… Димитраки-то не знает… Если бы сказать… Пойдемте к нему, голубчик!..

– Ну куда же теперь идти… Ночь на дворе.

– Ночь… – повторил Жоржик, всматриваясь в темноту.

Была ночь. Море чуть отсвечивало под звездами. Начинался прибой. Нарождавшаяся луна давно тонким серпом ушла за холмы. В черноте ночи ярким, воспаленным глазом мигал маяк. Легли поздно.

– Как море шумит… Это буря?

– Нет, это прибой. К утру стихнет. Спи.

– Я не могу спать. Я все думаю…

– О чем думаешь-то? Не надо думать. Будешь завтра вареный. Спи.

– Скорей бы утро, скорей… Который час?

– Первый. Не будешь спать, еще дольше покажется…

Вздох. Море шумит-шумит. Уже не слышно лягушечек. Вот отбивают склянки [104]на портовом катере.

– Пароход только в семь часов… Еще почти семь часов ждать… А знаете, я все-таки увижу Димитраки… Я Антона просил сходить чем свет… Че-ем свет… Он непременно придет… Ведь мало ли… Может быть, ему что-нибудь нужно в Хиосе… Да?

Поднимался южный ветер с моря. Шумели деревья в саду. Пахло дождем, несло влагу с моря. Наползали тучи. Грома не было слышно, но далеко-далеко, быть может за десятки верст, в море, шла гроза: играли бесшумные отсветы молний. Мигнуло в комнате. Еще мигнуло.

Я долго не мог заснуть. Лежал на локте и смотрел на вытянувшуюся у противоположной стены фигурку. Он уже спал. Должно быть, шум моря усыпил его. Слабый свет ночника сеял в комнате тоскливую дремоту.

Сколько времени спал я – не знаю. Меня разбудил крик:

– Мама! Мамочка!..

– Что с тобой, Жоржик?..

Он сидел на постели, белый и тонкий, и тихо плакал.

– Я видел… ма…мочку… Она была здесь… Она вошла… Она была здесь…

Как дрожал его голосок!

– Как ты меня напугал! Чего же ты плачешь? Должен радоваться, что увидал мамочку во сне, а ты…

– Я не плачу… Она совсем тут была, подошла ко мне… Я будто лежу…

Глубокий вздох. Жоржик продолжал сидеть, тихий.

– Вы ее не знаете! Она такая… Она мне недавно цветочек прислала, а потом я попросил кусочек ноготка… У нее розовые ноготки… и такие то-о-ненькие пальчики… А когда мамочка читала, у ней ресничка падала… Я их в коробочку собирал… Который час?

– Третий. Постарайся заснуть.

– Я стараюсь… не могу. Вы не спите… не надо спать…

Топ-топ-топ…

Жоржик перебежал ко мне на кровать и обнял за спину.

– Можно? Я немного посижу… Можно?

Таким маленьким-маленьким и слабым показался он мне в эту минуту. Я обнял его и прижал.

Он весь прильнул ко мне, прижал лицо к моему подбородку, и я почувствовал, что его глаза влажны.

– Я люблю вас, очень люблю!.. – зашептал он.

Если бы я имел силу! Если бы я имел власть сбросить с пути его все камни, сломать тернии [105]!

– Скоро утро… Смотрите, как сверкает… Это буря?