Александр Шленский - Граната и браслет

Александр Шленский

Граната и браслет

Я живу в большом доме, и у нас большой двор. Летом у нас во дворе много зелени, а зимой много снега. А еще много у нас во дворе заборов, гаражей, всяких беседок и сараев. Есть даже большой, ржавый турник с лесенкой сбоку, но на нем никто не подтягивается. А еще у нас во дворе часто бывают бомжи. Они молча приходят с грязными замусляканными сумками и большими мятыми пакетами, ищут что-то в помойке с суровыми, сосредоточенными лицами, раскладывают найденное по сумкам и пакетам и идут дальше неторопливой, пошатывающейся походкой. Один бомж раньше был нашим соседом. Звали его Николай Николаевич Палтусов, и работал он профессором на кафедре философии в каком-то институте. Профессор был странноватым человеком. Раза два он надолго пропадал - месяцев на несколько. Соседи поговаривали, что он в это время лечился в психбольнице. Когда от него ушла жена, он продал свою квартиру и мебель, надел старое драное пальто, отрастил щетину и стал бомжом.

В бывшей квартире бывшего профессора быстро поселилась семья богатых азербайджанцев, а сам экс-профессор часто появлялся во дворе в своем неопрятном пальто, как большой и грязный зверь, весь заросший седой грустной щетиной, со впалыми щеками. Соседи иногда с ним по привычке здоровались, но он только болезненно морщился, и почти никогда не отвечал. Профессиональные бомжи пробовали его обижать, но он себя в обиду не давал. Когда те его подзывали:

-- Поди-ка сюда, Николай!

Он отвечал:

-- Я не НиКолай, а НиДворай, потому что двора своего у меня теперь и вправду нету.

Тут он перехватывал поудобнее большой суковатый кол, с которым он не расставался и которым ворошил помойку, и добавлял:

-- А вот насчет НиКолая я очень даже вам не посоветую,- и кол в его руках описывал в воздухе замысловатую кривую.

Однажды он неожиданно подошел ко мне и, не здороваясь, дал мне в руки бумажный пакет. И ушел, так ничего и не сказав. Я принес пакет домой и хотел открыть, но увидел сбоку на пакете корявую надпись, сделанную неверной рукой: "Вскрыть после моей смерти". Я положил пакет на полку и хотел про него забыть, но забыть не пришлось, потому что на следующий день я узнал, что бомж Нидворай, бывший профессор, умер. Вернее его убили. Что утешительно, так это то, что убил его не преступник, а хороший человек. Убил его по нечаянности наш участковый милиционер, старшина Леонид Пингвиздюрченко. Потом рассказывали, что бомж Нидворай подкараулил участкового, вынул из-под полы грязного пальто большую ребристую гранату, схватился пальцем за кольцо и нехорошо оскалился. Участковый Пингвиздюрченко упал в снег и с испугу разрядил в бомжа пол-обоймы. Кто же знал, что граната бомжа Нидворая была почти целиком сделана из пластилина!

Тело бомжа увезли на скорой, окровавленный снег затоптали, и вскоре все забылось. И поважнее людей забывают. Ну а я вспомнил про пакет и открыл его с некоторой осторожностью. А вдруг в нем боевая граната? Хорошо еще, если пластилиновая. Но гранаты в пакете не было - ни боевой, ни пластилиновой, а была коробочка с очень странным браслетом, вылепленным опять же из пластилина. Браслет был украшен осколками разбитого настоящего бриллианта. Еще в пакете лежала записка мне и письмо к бывшей жене покойного. В записке бывший профессор просил меня вручить коробочку с браслетом его бывшей жене Анне Дмитриевне по прилагавшемуся адресу, а письмо опубликовать в ее любимой газете "Вечерний звон", чтобы его могла прочитать не только Аннна Дмитриевна, но и ее новый муж. Я все сделал, как меня просили, а письмо решил не только опубликовать в газете, но и поместить в своем рассказе, потому что оно - прелюбопытный документ.

Итак, письмо:

"Здравствуй, моя дорогая Аннушка! Вернее уже не моя, уже чужая, но я все равно желаю тебе счастья и здоровья, потому что я все равно думаю о тебе и не могу не думать. Я думаю о тебе и повторяю мысленно: "Да святится имя твое". Меня утешает только мысль, что я буду думать и горевать о тебе недолго, всего лишь до самой смерти, а смерть моя уже не за горами. Посылаю тебе этот браслет с разбитым бриллиантом вместо гранатового браслета, чтобы не повторять подвига павших героев. Ведь ценятся только те, которые пали первыми. Оригиналов любят и помнят, а над плагиаторами смеются, несмотря на их печальную участь. А ведь плагиаторы не виноваты, как не виноваты например художники-копиисты. Да и вообще, никто не виноват, просто жизнь сама по себе трагична, и в этом все дело.

Я продал нашу с тобой квартиру, которая тебе больше не нужна, потому что ты теперь жена миллионера. Я продал ее и купил на все деньги две коробки пластилина и этот бриллиант. Бриллиант я собственноручно разбил молотком, как ты разбила мое сердце, уйдя к Буклюкину. Этот бриллиант никогда не был оправлен, и теперь никогда уже не оправится. Как и я тоже никогда не оправлюсь, после того как ты оставила меня и ушла жить к Буклюкину.

Я дарю тебе на прощание этот браслет, украшенный осколками моего разбитого сердца. Он недолговечен, потому что он сделан из пластилина. Таким же недолговечным было мое счастье с тобой. Мне не жалко было квартиры, где больше нет тебя. Не жалко, потому что мне одному она больше не нужна, как не нужна и моя жизнь, потому что с твоим уходом она для меня кончилась. Вот почему я не cмогу уже оправиться, как этот бриллиант, да и негде мне теперь толком оправиться - разве что на помойке или где-нибудь за гаражами, когда милиции рядом нет. Моя жизнь теперь ничто, и я этому очень рад, потому что с такой жизнью не страшно и не жалко расстаться.

Милая Аннушка! Я помню, как ты много раз укоряла меня, что у меня нет фотоаппарата, нет видеокамеры и магнитофона, вообще нет ничего современного. Да действительно, я не стремился покупать все эти вещи, потому что считал, что нет смысла пытаться фиксировать нашу жизнь на рентгеновскую пленку. Жизнь наша течет тонким, прозрачным водопадом, как ветер в проводах, и это так естественно. Мне всегда казалось, что глупо пытаться подставить под нее полиэтиленовый пакет. Я хотел, чтобы она струилась сквозь пальцы легко и свободно, и ветер уносил ее вдаль, как песок в песочных часах. Я хотел, чтобы этот песок в часах нашей жизни струился вдаль вечно. Но ты не хотела жить такой жизнью и разбила наши песочные часы, как призрак несостоявшегося счастья. Тебе хотелось иметь не песочные часы, а золотые, тебе хотелось иметь сотовый телефон, чтобы можно было звонить из машины, и теперь он у тебя есть, и машина тоже есть. Вообще я очень счастлив, что ты счастлива с Буклюкиным, хотя я очень несчастлив, что ты была несчастлива со мной, и что я теперь несчастлив без тебя. Но я счастлив, что ты счастлива с Буклюкиным и не несчастлива, что ты счастлива с ним, а не со мной.