Георгий Чулков - Последнее слово Достоевского о Белинском

– «Я, признаюсь, терпеть не могу вступать во все эти препирания, – отрезал он, – можно ведь и не веруя в бога любить человечество, как вы думаете? Вольтер же не веровал в бога, а любил человечество»…

– «Вольтер в бога верил, но, кажется, мало, и, кажется, мало любил и человечество, – тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам: или даже со старшим летами человеком»… – «А вы разве читали Вольтера? – заключил Алеша».

– «Нет, не то чтобы читал… Я, впрочем, Кандида читал в русском переводе… в старом, уродливом переводе смешном»…

– «И поняли?»

– «О, да, все… то-есть… почему же вы думаете, что я бы не понял? Там, конечно, много сальностей… Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский, и написан, чтобы провести идею… – запутался уже совсем Коля. – Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, – вдруг оборвал он ни с того, ни с сего».

– «Социалист? – засмеялся Алеша, – да когда это вы успели? Ведь, вам еще только тринадцать лет, кажется?» Колю скрючило.

– «Во-первых, не тринадцать, а четырнадцать, через две недели четырнадцать, – так и вспыхнул он, – а, во-вторых, совершенно не понимаю, к чему тут мои лета. Дело в. том, каковы мои убеждения, а не который мне год, не правда ли?»

– «Когда вам будет больше лет, то вы сами увидите, какое значение имеет на убеждение возраст. Мне показалось тоже, что вы не свои слова говорите, – скромно и спокойно ответил Алеша, но Коля горячо его прервал».

– «Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма. Согласитесь в том, что, напротив, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не правда ли?»

– «Ах, я знаю, где вы это прочли, и вас непременно кто-нибудь научил! – воскликнул Алеша».

– «Помилуйте, зачем же непременно прочел? И никто ровно не научил. Я и сам могу… И если хотите, я не против Христа. Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и может быть, играл бы видную роль… Это даже непременно».

– «Ну где, ну где вы этого нахватались! С каким это дураком вы связались? – воскликнул Алеша»… – Со стороны стиля фрагмент диалога представляет собою форму, типичную для Достоевского в последний период его творчества. Тот несколько торопливый и нервный язык, которым говорят у Достоевского герои в его юношеских произведениях, постепенно переходит у художника в язык более сосредоточенный, не утрачивая, однако, своей внутренней напряженности. Если сравнить, например, истерический диалог «Двойника» с языком «Преступления и наказания» и, наконец, с позднейшими романами, это становится очевидным. В «Братьях Карамазовых», романе совершеннейшем в художественном отношении, диалог достигает уже полной выразительности.

Почти всегда в диалоге Достоевского присутствует момент субъективный, нечто от автора. Если у Толстого, Тургенева, Лескова и многих других диалог, за редким исключением объективен, т. е. автор старается не привносить в него своей оценки, предоставляя читателю разбираться в смысле и значении той или другой беседы, Достоевский, напротив, постоянно сам как бы вмешивается в диалог, слышишь его авторский голос, то сочувствующий, то гневный, то насмешливый. В данном случае мы имеем дело с насмешливым освещением диалога. Достоевскому не чужды все степени насмешливости – от иронии до сарказма.

В диалоге Коли Красоткина с Алешей налицо случай иронии. На первый взгляд сарказма как будто нет. Он был бы неуместен по отношению к тринадцатилетнему мальчугану. Тем не менее, приемы добродушного юмора таят в себе второй план диалога – не сразу заметный. В этом втором плане ирония переходит в сарказм. Понять саркастический смысл диалога можно, переходя к анализу третьего момента, характерного для этого разговора Алеши с самонадеянным мальчиком. Этот третий момент пародийность диалога.

Пародийность может быть стилистическая, психологическая и идеологическая. В данном случае мы имеем дело с идеологической пародией и отчасти с пародией психологической. В диалоге, о котором у нас идет речь, пародируются те общие места (loci topici), которые были характерны для фразеологии тогдашних вольнодумцев. Отсюда естественен у Достоевского переход от добродушной иронии к сарказму. Но этого мало – в дальнейшем я постараюсь показать, что пародийность этого диалога приурочивается к определенному лицу, при чем пародируется не само лицо, как Грановский или Тургенев в «Бесах», но лишь некоторые высказывания этого лица и психология, соответствующая этим высказываниям.

Что касается композиции самого диалога в главе «Раннее развитие», то она определяется, как расшифровка предыдущих глав. Вся десятая книга романа «Мальчики» подготовляет эффект анализируемого диалогического фрагмента. Центром десятой книги является Коля Красоткин. В главе «Раннее развитие» нам в сущности предлагается не диалог, а монолог– монолог Коли. Реплики Алеши играют лишь вспомогательную роль, поддерживая и вызывая торопливые признания мальчика.

В интересующем нас отрезке диалога имеются следующие. темы: во-первых, мистика («Ну, там Бог и прочее»…); во-вторых любовь к человечеству («Вольтер же не веровал в Бога, а любил человечество»); в-третьих, Христос и христианство («И если хотите, я не против Христа»…)

На двух-трех страницах диалога сосредоточены главнейшие темы, неизменно занимавшие Достоевского. Десятая книга неслучайно названа Достоевским «Мальчики». Если мы припомним тот смысл, какой Достоевский влагает в излюбленный им термин «русские мальчики», нам нетрудно будет разгадать задание этих глав. В том же романе Иван Карамазов говорит Алеше: «Я ведь и сам точь-в-точь такой же маленький мальчик, как и ты»… «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют»… «…О чем они будут рассуждать»… «О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие. А которые в бога не веруют, ну, те о социализме, и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все тот же вопрос, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время»…

Психологическая условность «мальчишеской» темы в десятой книге романа находит себе новую художественную транскрипцию. Здесь уже фигурируют настоящие мальчики. И эта настоящая мальчишеская жизнь является отчасти карикатурой, отчасти пародией на мальчишескую психологию взрослых.

Какое же лицо имел в виду Достоевский, создавая этот пародийный диалог? Пародируя Гоголя в лице Фомы Опискина, Достоевский дает косвенный намек на пародию, влагая в уста своего героя упоминание о писателе: «Гоголь – писатель легкомысленный, но у которого бывают зернистые мысли»… [1]Так и в данном случае у нас есть косвенное указание самого Достоевского на пародию: